Капер
Шрифт:
Адмирал посмотрел на меня, предлагая в очередной раз стать палочкой-выручалочкой. Я ничего не мог предложить ему. Наверняка в обоих укреплённых пунктах выставлены усиленные караулы. Бесшумно к ним не подплывешь. Прорвем мы осаду или нет, все равно гезы победят, так что рисковать не хотелось. Ну, как ранят меня?! Придется убираться из этой эпохи в тот момент, когда у меня здесь всё очень даже хорошо. Или вовсе убьют. Впрочем, во мне все больше крепла юношеская уверенность, что никогда не умру. Точнее, пока не попаду в двадцать первый век.
— Есть какие-нибудь предложения? —
— Придется утром опять идти на штурм, — ответил за всех Матейс ван Лон.
Больше никто ничего не сказал, но и из-за стола не встал. Несмотря на вонь, здесь было лучше, чем на свежем, сыром и холодном воздухе. Я смотрел на мрачные, но решительные лица этих людей и думал о ничтожности роли лидера, как сильного, так и слабого, в судьбоносных для страны событиях. Он — всего лишь пена на вершине высокой волны. Куда бы ветром не понесло пену, волна продолжит движение в прежнем направлении и обязательно разобьется о берег. Правда, в любом случае это назовут заслугой пены. И напрасно. Уверен, что если бы Ленин не умер в двадцать четвертом году, в тридцать седьмом его бы расстреляли, как немецкого агента.
Со стороны испанских укреплений донесся грохот настолько громкий, раскатистый, что услышали даже мы, сидящие в помещении. Все командиры вскочили с мест.
— В атаку пошли? — высказал предположение Биллем ван Треслонг.
— Черт их знает! — произнес Матейс ван Лон и одним из первых выскочил во двор.
Грохотало в Ламмене, как рассказал нам часовой — обладатель большого носа, похожего на картофелину, так любимую в будущем, но пока не освоенную голландцами. В испанском форте сейчас мелькало множество огней. Наши враги делали что-то, причем очень интенсивно.
— Может, у них порох взорвался? — с надеждой молил Биллем ван Треслонг.
— Нет, на взрыв не похоже было, и пламени я не видел, — ответил часовой.
— Что бы они ни делали, им сейчас не до нас, — сделал вывод адмирал Луи де Буазо. — Так что давайте отдохнем. Завтра будет тяжелый день.
Отдохнуть все сразу согласились и отправились к своим суденышкам. Большинство гезов предпочитало спать не на берегу, а в своих плоскодонках, в которых спать можно только сидя. Большинство морских гезов — это рыбаки. Привыкли ночевать на буйсах. Наверное, кровати у них в домах короткие, чтобы и на суще не забывать о море.
К утру дождь прекратился, выглянуло солнце. Оно почти не грело, но настроение подняло. Я сделал зарядку, чтобы размять затекшее тело. Спал на плоскодонке, вытянувшись во весь рост, а такое впечатление, будто сидя да еще и в неудобной позе. Йохан Гигенгак подал мне кружку пива, ломоть черствого хлеба и такого же размера кусок сыра. Я все больше убеждаюсь, что голландцы едят не хлеб с сыром, а сыр с хлебом. Рядом со мной торопливо жевали свои порции члены моего экипажа, а те, кто уже позавтракал, проверяли оружие и морально готовились к тяжелому бою. Перед атакой страшнее, чем во время нее. В испанских фортах было тихо. Наверное, тоже завтракают или готовятся к схватке. Им тоже сейчас страшно.
Прозвучал сигнал горна, бодрый,
Наш караван направился к Лейдердорпу, который выглядел слабее. Там было тихо. Испанцы, видимо, затаились, надеясь подпустить нас поближе и встретить залпом картечи. На мне панцирь, а под ним стеганка, но все это вряд ли спасет от крупных свинцовых и чугунных шариков, вылетевших с большой скоростью из пушечного ствола.
— Смотрите! — крикнул Йохан Гигенгак, показывая в сторону Ламмена.
Там на бруствере размахивал своей курткой человек, не похожий на испанца. Так машут от радости. Наши суда остановились. От них отделилась небольшая лодка, которая быстро полетела к испанскому форту. Они высадились на берег рядом с машущим человеком, вместе с ним спустились внутрь укреплений, а минут через пять появились вновь на бруствере и все вместе замахали руками и что-то радостно заорали. Кажется, боя сегодня не будет.
— Плывем туда, — приказал я своему экипажу.
Оказалось, что вода подмыла испанские укрепления, и часть их, со стороны города, рухнула. Грохот от их падения мы и слышали после совещания. Испанцы тут же подались с вещичками на выход — дон Франциск де Вальдес приказал своей армии отступить от Лейдена.
Наши плоскодонки подошли к городским стенам и начали швырять горожанам караваи черствого хлеба. Лейденцы разламывали караваи на ломти и жадно набивали рты. Ели и плакали от счастья.
А потом дружно орали:
— Слава Вильгельму, князю Оранскому!
Он прославился, благодаря тому, что вовремя убрался в Роттердам.
15
За снятие осады с Лейдена Генеральные штаты пожаловали Вильгельму, князю Оранскому, абсолютную власть и верховное командование над всеми делами провинций без исключения. В ответ он хотел освободить Лейден от налогов, но князю намекнули, что такая несправедливость очень расстроит другие города. После небольшого совещания с городскими чиновниками, Лейдену было пожаловано право основать университет. Наверное, горожане решили, что на студентах больше заработают. Заодно, глядишь, и сами чему-нибудь полезному научатся.
До конца октября мы ждали, что испанцы контратакуют или осадят другой город. Этого не случилось. Потеряв много времени, солдат и денег под Лейденом, дон Луис де Рекесенс решил перейти к активной обороне. Его отряды беспокоили «оранжистов», как теперь стали называть сторонников князя Вильгельма, но дальше локальных стычек дело не шло. У короля Филиппа появились проблемы поважнее Голландии. Основные силы испанцев были сосредоточены на Средиземноморье, где напирали турки. Нехристи уже отобрали Тунис и решили не останавливаться на достигнутом.