Капер
Шрифт:
Галеон показался мне знакомым. Я когда-то уже захватывал его.
— Это ваш «Амстердам», который ходил на Бордо за вином, — сразу определил Матейс ван Лон, который успел поработать капитаном на моих галеонах, поэтому знал их лучше меня.
Корабль был мой на три четверти. Одна четверть принадлежала Рольфу Шнайдеру. Теперь будет принадлежать только мне. Правда, придется отдать треть его стоимости экипажу фрегата, как призовые.
Пираты не испугались фрегата. Они еще не имели дела с таким кораблем, не знали его огневую мощь, поэтому смело пошли в атаку, подняв все паруса и помогая веслами. Может быть, надеялись захватить еще один приз. Шли строем клин. Мы поставили паруса и двинулись им навстречу, пользуясь попутным юго-восточным
Мы подпустили их на полкабельтова. Я лично указал, какая карронада в какую шебеку стреляет. Залп карронад оказался для пиратов неожиданным и губительным. Почти всех, кто был на открытых палубах, посекло картечью. На баках тела лежали кучками. Из под них вытекала ручьями алая кровь. Досталось и гребцам. Сверху их защищала палуба, но доски были не толстые. Весла сразу перецепились и замерли, опущенные в воду. Наши мушкетеры и аркебузиры доделывали то, что не смогли карронады, отстреливая любого, кто шевелился. Били и через палубу. Тяжелые мушкетные пули пробивали ее и поражали спрятавшихся гребцов, комендоров, матросов. Шебеки быстро потеряли ход, закачались на волнах.
Фрегат неторопливо сделал поворот у них перед носом. Сарацинские пираты за это время убрали с банок убитых гребцов и посадили на их места других. Людей не хватало, поэтому по несколько весел втянули внутрь. Они попытались развернуть шебеки и удрать. До ближней было метров сорок, а до остальных двух — шестьдесят-семьдесят. На такой дистанции крупные свинцовые шарики легко пробивали доски обшивки. Залп картечью из карронад левого борта перебил гребцов и тех, кто прятался за фальшбортами. Все три шебеки продолжили по инерции и очень медленно продвигаться в сторону фрегата. Опущенные в воду весла не давали продырявленным во многих местах парусам разогнать шебеки. После этого залпа на шебеках если кто и остался жив, то не шевелился, чтобы не погибнуть от пуль мушкетеров и аркебузиров.
— Абордажная партия, вперед! — приказал я Бадвину Шульцу. — Пленных не брать. Если будет сопротивление, на рожон не лезьте, отступайте. Добьем их из карронад.
На каждой шебеке сопротивление оказали лишь несколько человек. Бадвин Шульц счел ниже своего достоинства отступать перед горстками смельчаков, перебил их, потеряв одного солдата. Пять солдат были ранены. Зато, как они считали, заслужили пропуска в рай за убийство мусульман. Трупы врагов выбросили в море на радость акулам, устроившим пиршество. Их было несчитано, будто со всего Атлантического
Галеон «Амстердам» сопротивления не оказал. На нем было всего пять сарацинов, которые командовали остатками голландского экипажа и который их и перебил, когда понял, что победа будет за нами. Капитана галеона, пухлого голландца лет сорока, я допросил с пристрастием. Он так и не смог объяснить, как пираты захватили большой корабль, вооруженный пушками и обеспеченный ядрами, картечью и порохом на несколько часов непрерывного боя.
— Они так быстро напали! — повторял капитан в свое оправдание.
Лучше бы честно признался, что быстро струсил. Тогда бы до возвращения в Роттердам покомандовал галеоном. За вранье я перевел его в матросы. Капитаном галеона назначил Матейса ван Лона. Капитанами шебек стали Дирк ван Треслонг и два шкипера с буйсов, которые служили на фрегате матросами.
43
В Лиссабоне готовились к войне. В город прибыл Антонио, новый король Португалии, а местные богачи, как дворяне, так и буржуа, убежали, подались на поклон к королю Испании. Это мне напомнило ситуацию, в которой я принимал участие два века назад. Только тогда Испания была намного слабее, а Португалия сильнее. Поэтому желания принимать участие в очередной гражданской войне у меня не было. Впрочем, меня на этот раз и не приглашали.
Здесь до нас дошло известие о том, что Филипп Второй, король Испании, объявил князя Оранского вне закона, изменником и изувером. Обычно своим врагам мы приписываем собственные достоинства. Король Испании разрешил любому человеку ограбить и убить князя Вильгельма и получить за его голову вознаграждение в двадцать пять тысяч золотых экю. Обычному матросу понадобилось бы работать без выходных и отпусков пятьсот лет, чтобы скопить такую сумму. Представляю, сколько появилось желающих получить такие деньги!
Мы продали шебеки. Покупатели на них нашлись быстро, потому что война с Испанией позволяла португальцам в открытую захватывать испанские корабли. В мирное время за такое можно было даже в своей стране очутиться на рее с петлей на шее. Предыдущие короли Португалии благоразумно избегали любого повода для ссоры с могущественным соседом. Испанцы и во время войны будут считать захватчиков их кораблей не военнопленными, а пиратами, и расправляться быстро и жестоко.
Галеон и груз с него продавать здесь я не собирался. Как ни странно, французское вино португальцы считают посредственным, уступающим местному, красному, грубому и высококислотному, но более крепкому. Это вино плохо переносило перевозку морем, поэтому на севере Европы было практически неизвестно. Моим матросам оно нравилось. Наверное, потому, что храбрыми становились при меньших дозах, чем при употреблении французского вина.
Чтобы не возвращаться домой в балласте, я наполнил трюм фрегата бразильским красным деревом, сердцевину которого использовали для покраски тканей, хлопком, перцем, корицей и сахаром. Цены на товары были очень низкие, потому что ходили слухи, что с юга в Португалию вторглась испанская армия под командованием герцога Альбы — того самого, которого не скоро забудут жители Нидерландов. Что-то мне подсказывало, что и португальцы запомнят его надолго. Я пожелал им дожить до моего следующего прихода в их чудный порт, после чего отправился в Роттердам.
В Бискайском заливе нас изрядно потрепало. Я уже было подумал, что пришло время отправляться в следующую эпоху. Как-то слишком уж сытая жизнь стала у меня здесь. На пятый день шторм прекратился, оставив после себя высокую и крутую зыбь. Качка на ней была резкая, выматывающая. Часть матросов и солдат позеленела и слегла, хотя народ привычный, бывал в переделках и покруче. Отпустило только в Ла-Манше.
— Я уж думал, что больше не увижу этот галеон! — первым делом заявил Рольф Шнайдер, когда мы прибыли в Роттердам. — Мне доложили, что его захватили сарацины. Как он оказался у тебя?