Капище
Шрифт:
Хочется все бросить, включая этот поганый миллион не наших денег и удрать. Сдерживаю себя, с потугами, с трудом сдерживаю.
Дед с сыном меня накормили, что-то спрашивали, я отвечал невпопад.
Дождь то утихал, то вновь начинался. Остаток дня просидел дома. Обед и ужин ел механически, не ощущая вкуса еды. Темнело рано. Надо быть джентльменом, знаю, что не будет меня завтра у деда, рассчитался с ним, поблагодарил за кров и пищу.
Из-за ожидания и проработки событий внутри начала бить мелкая дрожь. Посмотрел на руки — дрожат. Это состояние мне понадобится
Открыл глаза. На часах было 22.50. Идти в темноте, по размокшей почве минут сорок. Значит, пора!
Еще немного посидел «на дорожку», встал, перекрестился, сплюнул трижды через левое плечо, вперед! Вперед, Леха! Работаем! Сумку «поездную» не забыть! Вперед! С Богом!
На улице темно, как в глазах шахтера после получки. Включил фонарик. Только бы не сидел на чеченской стороне шальной снайпер, отрабатывающий упражнение «отработка стрельбы по целям в условиях плохой и ограниченной видимости».
Звезд и луны на небе нет, все затянуто тучами.
Изображать из себя придурка-журналиста уже бессмысленно, сейчас малейшая случайность в лице участкового милиционера или группы казаков-дружинников могла сорвать все. Надеюсь, что мои бывшие коллеги проработали этот вариант, и расчистили мне дорогу.
Я нисколько не сомневался, что сейчас за моей спиной шепчут: «Объект (если не дали какой-нибудь опознавательный псевдоним), прошел в сторону места встречи». Или просто дают тоновый вызов. Духи на той стороне тоже могут слушать эфир и излишняя суматоха в радиообмене может сорвать всю задуманную и проработанную мной операцию.
Ну же, коллеги, черт бы вас подрал, продумывайте, прорабатывайте операцию! Думайте, просчитывайте различные варианты. В Москве потом за срыв операции могут и по голове надавать, и на пенсию выгнать за некомпетентность! Вы в моей пьесе сначала зрители, потом массовка. А потом главные герои! Вот тут-то и поковбойствуете!
Дошел до поля. Ноги вязнут в доброкачественном мокром кавказском черноземе! Не могли эти чечены назначить место встречи в Поволжье, там грунт песчаный. Вода сразу уходит, и идешь, не проваливаясь.
Пару раз я упал. Ну вот, теперь я еще и грязный. Одним словом — лицо штатской наружности! Пока падал, стекло фонаря испачкал, оттирал о брюки. Один черт, они грязные. Вперед.
Добрался до места встречи. До полуночи оставалось еще пятнадцать минут. Подождем. Присел на корточки. Закурил. По фронтовой привычке прячу огонек сигареты в кулак.
Я сейчас снова на войне. И с территории Чечни веет войной. Может это разыгралось мое воображение,
Где-то там, в темноте, сейчас Рабинович-Коэн. У которого надежда только на меня, не более того. Если все сорвется, то его в худшем случае убьют духи-работорговцы, второй вариант — он попадает в руки отечественных спецслужб и правосудия, а вот третий, самый лучший, но и самый рискованный, который задумал я — Андрей на свободе, и я выступаю в роли героя-освободителя. Сдираю еще с государства Израиль тысяч двадцать-тридцать, — в качестве компенсации за моральные и физические неудобства — и счастлив до безумия, что целый и на свободе.
7.
Сигарета быстро заканчивается, в ход идет вторая. Слышу шорох за спиной. Будем надеяться, что это посредники, а не спецназовцы, которые решили ограничиться моей персоной и миллионом долларов. Тогда все пойдет прахом, и Андрюха Рабинович — труп. Сижу, разыгрываю идиота-корреспондента.
— Эй, студент, долго будешь сидеть в грязи?! — слышу за спиной.
Поднимаюсь. Ба, знакомые лица! Дедок и его сынок. У обоих автоматы. И почему я не удивляюсь? С самой первой встречи я подозревал, что меня будут «пасти» не только сотрудники «наружки», но и «чехи». Правда, я считал, что Константин Сергеевич — агент спецслужб. Хотя, одно другому не мешает.
Ну что же, тем лучше. Делаю крайне изумленное лицо. Ведь я же шпак-репортер, и насчет опыта в боевых операциях знаю лишь из книг про уличных каратистов. Они удовлетворены. Стволы автоматов опускаются вниз.
— Ну что, милок, не ожидал? — в голосе деда-презерватива сквозь самодовольство — презрение к моей персоне и самолюбование собственной. Мол, провел всех, я самый умный. Не угадал, дед, не угадал. Посмотрим, как карты лягут.
— Нет, — выдавливаю из себя.
— Ну, давай деньги и разбежимся, — это уже сынок заговорил.
— Э-э-э, нет, — я выбрасываю сигарету, прикуриваю следующую. — Сначала человек, потом денежки. Откуда я знаю, что вы мне какого-нибудь чечена не подбросите!
— Деньги давай! — сынок начинает нервничать. Правой рукой поднял ствол автомата, а левую протягивает за сумкой.
Эх, велик был соблазн врезать ему в пах, расплющить и сделать яичницу-болтунью из его промежности тяжелым, мокрым и грязным ботинком, рвануть ствол на себя. Прикрыться его обмякшим телом от дедовских пуль, а потом расстрелять дедка. А потом сынуле шейку свернуть. Нельзя.
— Сначала заложник. Может вы и не имеете никакого отношения к обмену, а так, что-то где-то слышали!
— А не боишься, что мы тебя сейчас просто убьем и заберем деньги? — дедок насмешлив, куражится.
— Боюсь. Поэтому и сделал одну вешицу, она вас позабавит, — я медленно и осторожно опускаю сумку перед собой. Потом медленно достаю детский брелок с множеством кнопочек и нажимаю на одну. Раздается какая-то визгливая мелодия. В ночи ее слышно далеко и хорошо.
Дедок с сынком сразу нацелили автоматы на меня.