Капитан Алатристе. Чистая кровь. Испанская ярость. Золото короля (сборник)
Шрифт:
– Этот сеньор говорит, – с явной неохотой заговорил на своем ломаном испанском Бекингем, – что ему не важно ваше происхождение и род занятий. Вы проявили благородство, не допустив, чтобы его убили как собаку, подло и предательски… Он говорит, что, несмотря ни на что, считает себя в долгу перед вами и хочет, чтобы вы это знали… Еще он говорит… – тут переводчик на миг замялся, озабоченно переглянувшись с графом, – что утром вся Европа будет знать, что в Мадрид в сопровождении и под охраной одного лишь человека – своего друга маркиза Бекингема – прибыл старший сын короля Иакова Английского… И последнее: хотя интересы государства требуют, чтобы вчерашнее происшествие не сделалось достоянием гласности, он, Карл Стюарт, принц Уэльский, наследник британского престола, будущий король Англии, Шотландии и Ирландии, никогда не забудет, как человек по имени Диего Алатристе мог убить его – и не убил.
VI. Искусство наживать врагов
Проснувшийся утром Мадрид был ошеломлен невероятным известием: Карл Стюарт, детеныш британского льва,
Такова в общих чертах была завязка интриги. Король Иаков поначалу возражал категорически, но затем дрогнул, сдался и позволил молодым людям пуститься в путь. И хоть риск этого предприятия был очень велик – дорожное происшествие, неудача сватовства или пренебрежительное отношение испанской стороны непоправимо замарало бы честь британской короны, – однако оправдывался в глазах старого короля предполагаемыми выгодами. Прежде всего, попасть в зятья к тому, кто повелевал державой, все еще остающейся самой могучей на свете, – дело, я вам скажу, далеко не пустячное даже для принца Уэльского. Кроме того, этот брак, весьма желанный для англичан и сдержанно одобряемый графом Оливаресом и твердолобыми католиками из окружения короля Филиппа, положил бы предел давней вражде двух народов. Сами посудите, господа: тридцати лет еще не минуло с той поры, как пустилась в плаванье Непобедимая армада и под гром артиллерийской канонады наш добрый государь Филипп Второй насмерть сцепился с этой рыжей выдрой, что откликалась на кличку Елизавета Английская, а всем протестантам, пиратам и прочим сукиным детям была как мать родная, хоть и называлась «королевой-девственницей», и будь я проклят, если смогу себе вообразить, в каком месте она это свое девство хранила. И наконец, в случае женитьбы юного еретика на нашей инфанте, которая была хоть и не Венера, но очень даже из себя ничего, если верить кисти дона Диего Веласкеса, запечатлевшей ее юную, белокурую, все при ней, включая и оттопыренную габсбургскую губку, – чуть попозже описываемых нами событий, – так вот, в случае женитьбы этой Англия получала возможность мирным путем продвинуть свои товары в Вест-Индию и решить в свою пользу жгучий вопрос Пфальцского наследства, о котором – я имею в виду вопрос, но также и наследство – распространяться здесь не намерен, отсылая любопытствующих к учебникам истории.
Вот, стало быть, какие события предшествовали той ночи, пока я, Иньиго Бальбоа, безмятежно дрых в каморке на улице Аркебузы, понятия не имея о том, что происходит, а капитан бодрствовал в одной из комнат графского особняка, одной рукой поглаживая пистолет за поясом, а другую расположив в непосредственной близости от эфеса шпаги. Что же касается англичан, то устроили их со значительными большими удобствами и со всеми, как говорится, онёрами в резиденции британского посла, а наутро, когда весть о прибытии разнеслась по городу и советники нашего доброго государя во главе с графом Оливаресом принялись лихорадочно искать выход из создавшегося положения, граждане Мадрида толпами стали стекаться к Семитрубному Дому, чтобы приветствовать отважного путешественника. Карл Стюарт был молод, пылок и преисполнен надежды на лучшее; ему едва минуло двадцать два года, и со свойственной этому цветущему возрасту самоуверенностью он питал надежду, что его рыцарский поступок пробудит любовь в сердце принцессы, ему пока еще неведомой; не сомневался он также и в том, что мы, испанцы, желая поддержать свою славу людей гостеприимных и падких до красивых жестов, оценим его поступок столь же высоко, как и прекрасная дама-инфанта. И правильно делал, что не сомневался. Если бы за почти полувековое царствование славного и никчемного нашего короля Филиппа Четвертого, в насмешку прозванного Великим, страсть к гостеприимству и к красивым жестам, праздничный день с обедней, да без обеда, прогулка при полном параде, да с пустым брюхом наставили нас на путь истинный или привели бы к чему-нибудь путному, скажу, переиначив присловье, что другой петушок пропел бы тогда мне и капитану Алатристе, каждому из испанцев
Но я отвлекся. Речь у нас, помнится, шла о том, что известие о приезде принца распространилось по Мадриду скорей, чем огонь – по запальному шнуру, и, разумеется, воспламенило весь город, тогда как впечатление, произведенное на нашего славного короля и его первого министра Оливареса – впрочем, это выяснилось впоследствии – приездом незваного и непрошеного наследника британского престола, смело уподоблю пистолетному выстрелу меж глаз. Разумеется, виду не показали, соблюли приличия, рассыпались в сплошных «добропожаловать» да «милостипросим». О засаде и нападении не упомянули ни полсловом. Подробности Диего Алатристе узнал от графа Гуадальмедины, когда тот уже утром вернулся домой, чрезвычайно обрадованный тем обстоятельством, что обоих англичан удалось доставить до места без всяких происшествий и заручиться благодарностью их, а равно и британского посла. После того как в резиденции нашему гранду отвесили полные руки любезностей, его спешно вызвали в Алькасар-Реаль, и там он ввел в курс дела его величество и первого министра. Связанный честным словом, граф не мог рассказать им о давешней засаде, однако, не поступаясь своей честью и не заходя на запретное поле, умудрился намеками, умолчаниями, обиняками, иносказаниями, красноречивой мимикой добиться того, что и монарх, и его фаворит с ужасом поняли – вчера в одном из темных переулков их столицы беспечных путешественников едва не настругали ломтиками.
Он же, то есть Альваро де ла Марка, граф Гуадальмедина, предоставил капитану если не исчерпывающее объяснение, то хотя бы ключ к разгадке этой истории. Все утро он разъезжал между Семитрубным Домом и королевским дворцом, а вернувшись домой, привез свежие новости, не слишком, впрочем, обнадеживающего свойства.
– Все проще простого, – подвел он итог. – Англия хочет, чтобы бракосочетание состоялось как можно скорее, Оливарес же и Государственный совет, которым он вертит как хочет, предпочитают не спешить. При одной мысли о том, что принцесса Кастильская выйдет замуж за еретика-англиканина, им в нос шибает запах серы… Королю всего восемнадцать лет, а по разуму и того меньше, и в этом вопросе, как и во всех прочих, он всецело полагается на Оливареса. Идет, куда тот ведет. Люди, вхожие в ближний круг, полагают, что наш первый министр согласится на брак лишь при том условии, что Карл перейдет в католичество. Раз Оливарес вертит вола, принц Уэльский берет быка – за рога, разумеется – и решает поставить нас… нет, не так, как ты подумал, а перед свершившимся фактом.
Сидя за столом, покрытым зеленой бархатной скатертью, Альваро де ла Марка закусывал. Время близилось к полудню, собеседники находились в той же самой комнате, где накануне вечером граф принимал капитана, а теперь с большим увлечением жевал пирог с курятиной, прихлебывая вино из серебряного кубка, – успех посреднической миссии сильно разжигает аппетит. Он предложил капитану составить ему компанию, однако тот приглашение отклонил и остался стоять у стены, глядя, как ест его покровитель. Алатристе – небритый, осунувшийся после бессонной ночи – был уже готов к выходу: рядом, на стуле, лежали плащ и шляпа.
– Кому же, по вашему мнению, свадьба эта поперек горла? – осведомился он.
Гуадальмедина проглотил кусок, впился зубами в другой, а в промежутке взглянул на капитана:
– У-у, да очень многим. – Он положил пирог на блюдо и принялся загибать блестящие от жира пальцы. – У нас в Испании – Церковь и инквизиция решительно против. И не забудь, что папа, Франция, Савойя и Венеция готовы пойти на что угодно, лишь бы сорвать наш союз с Англией… Ты представляешь, что началось бы, если бы вчера вечером ты все-таки приколол принца с Бекингемом?
– Полагаю, началась бы война с Англией.
Граф вновь принялся за пирог.
– Правильно полагаешь, – мрачно ответил он. – Сейчас все заинтересованные лица согласились сделать вид, будто ничего и не было. Карл и Бекингем утверждают, что на них напали самые обыкновенные грабители, а наш король с Оливаресом делают вид, что верят этому. Однако потом его величество поручил министру провести расследование, и тот обещал разобраться досконально. – Гуадальмедина замолчал, чтобы пропустить хороший глоток вина, утер усы и бородку огромной белой, до хруста накрахмаленной салфеткой. – Зная Оливареса, я уверен, что и с него бы сталось подстроить нападение, – он и глазом бы не моргнул, просто сейчас ему это невыгодно. Перемирие с Голландией доживает последние дни, и нам нет никакого резона распылять силы, затевая никому не нужную свару с англичанами…
Граф разделывался с последним ломтем пирога, устремив рассеянный взгляд на фламандский гобелен, висевший за спиной у его собеседника, – там всадники в латах осаждали замок, с зубчатых стен которого люди в чалмах осыпали их стрелами и камнями. Гобелен висел здесь уже лет тридцать, с тех героических пор, как при Филиппе Втором его в качестве трофея вывез из штурмом взятого Антверпена генерал Фернандо де ла Марка. Теперь тут сидел его сын – медленно жевал и размышлял. Но вот он перевел глаза на Алатристе: