Капитан флагмана
Шрифт:
Багрий знал, что она все равно не ответит, и все же спросил опять:
– Зачем вы это сделали? Зачем?
Впрочем, она могла и не отвечать. Ушла она, когда уже совсем рассвело. Вернувшись после очередного вызова, Андрей уже не застал ее. Он с укором посмотрел на сестру.
– Ничего с ней не станется, – сказала та. – Не тревожьтесь.
Андрей не тревожился. Он уже знал, что увидит ее снова. И сегодня же.
Она стала его женой. Что ж, у них все ладно сложилось. Прошли сквозь войну, остались живы. Сын вот уже третий год в научно-геологической экспедиции на Дальнем Востоке. Доволен. Дочь – в Москве, заканчивает аспирантуру. Мария собирается проведать ее после санатория,
…Неподалеку от центрального универмага он встретил Будалова, следователя областной прокуратуры по особо важным делам. Будалов шел, рассеянно глядя перед собой. Багрий окликнул его.
В прошлом году Будалов почти два месяца пролежал в отделении Андрея Григорьевича, и они сдружились.
– О чем вы задумались? – спросил Багрий, отвечая на рукопожатие.
– Помните Калмыкова? – вопросом на вопрос ответил Будалов. – Мы с ним в одной палате лежали.
– Тот, который овдовел, потом женился на молодой? Как же, как же. Ему тогда еще из-за этой женитьбы покоя не было: все донимали шутками. Так что же с ним?
– Сын у него, – стал рассказывать Будалов, – совсем еще мальчишка. Только восемнадцать минуло. Так вот, жена этого Калмыкова с пасынком своим закрутила любовь. Теперь плачет, говорит, что ничего серьезного между ними не было, что все – в шутку. Может, и в шутку. А только парень всерьез принял – решил с отцом поговорить. Разговора не получилось. Отец его – в ухо. А тот за топор и с первого удара – насмерть. Долго упирался, говорил, что ничего не помнит, а сегодня признался. И что топор на всякий случай припас, тоже сознался.
– Ах, бедняга Калмыков. А что сыну его угрожает?
– Это уже суд решит. Убийство, да еще преднамеренное… С этим строго у нас. – Он протянул руку на прощанье и произнес, будто извиняясь: – Обещал жене, что сегодня в кино сходим, – и назвал нашумевшую картину.
– Обязательно пойдите. Прекрасная картина. Замечательная!
Они расстались. Багрий свернул налево, в тихую улицу. До подшефной школы оставалось минут десять ходьбы. Андрей Григорьевич привык всегда перед выступлением ни о чем постороннем не думать, сосредоточиться. Сейчас не мог: мысли снова и снова возвращались к рассказу Будалова. «Подумать только. Отца родного – топором». В памяти тут же всплыл другой случай. Еще более ужасный, происшедший восемь лет назад. В их доме. В соседнем подъезде. Хронический алкоголик в припадке пьяного безумия зарезал бритвой жену, шестилетнюю дочь и сына двух лет. А сам повесился. Их соседка по квартире – полуглухая старуха – прибежала к Багрию на рассвете, перепуганная насмерть. Может, кто-нибудь жив?.. Может, помочь можно?.. Соседи всегда прибегали к нему первому за помощью, что бы у кого ни случилось.
Немало мертвых довелось видеть Андрею Григорьевичу на своем веку, но то, что он увидел, войдя вслед за старухой в квартиру убийцы, потрясло. Особенно темно-вишневый студень на полу у тела мертвой женщины и следы детских ножек – около стола, в углу у телевизора, около кровати. Дети лежали поперек дивана-кровати: мальчишка чуть наискосок, а девчурка – навзничь. Убийца висел в туалете. Конец веревки привязан к изгибу канализационной трубы над унитазом.
«Чего это мне в голову пришел тот случай? – подумал Багрий. – Ах да, Назар Фомич. Жена и двое детей… Ассоциация по сходству… Как это он спросил – имею ли право след на земле оставлять? К чему это он спросил? И что это он бормотал о каком-то мордастеньком полицае?.. Надо все же что-то делать с этим Каретниковым».
21
Сдача завода была для Матвея Романова пустой формальностью. Комиссия подготовит
«Не надо бы мне сегодня ссориться с Бунчужным, – подумал Матвей Семенович. – Сколько раз я давал себе слово не горячиться, не выходить из себя. Бунчужного небось из себя не выведешь, а я вот…»
Меньше всего хотелось ему уезжать куда-то. Он родился и вырос здесь. Отсюда в сорок первом ушел на фронт. Сюда вернулся после победы. Все было дорого и близко здесь – и город, и Вербовая, плавни, таинственные озера, обрамленные буйной зеленью. С детства сжился с этой красотой.
«Много бы дал, чтобы этого утреннего разговора с Бунчужным не было, – думал Матвей Семенович. – Пойду к Ване, хоть душу отведу».
С детства братья были очень дружны. Если один попадал в переделку, другой спешил на выручку. Потом их что-то разделило. Может быть, вышло так потому, что Матвей пошел в кораблестроительный, а Иван – по литературной части.
Воевали они на разных фронтах. Когда повстречались уже после войны, на младшем лихо сидела добротная офицерская шинель с погонами майора, а Матвей дальше старшего лейтенанта не пошел. Да и с фронтовыми наградами у него было не густо: одни медали, хотя всю войну – на передовой.
Матвей радовался успехам брата, аккуратно вырезал его очерки, статьи, даже мелкие заметки, бережно хранил в отдельной папке. Иван Семенович узнал об этом от золовки, был тронут до глубины души. Встречались они редко. Но и теперь, если у кого была беда, другой спешил на выручку, как в детстве.
Однако отношение Матвея к писательскому таланту брата вскоре изменилось. Произошло это спустя год после начала строительства Очеретянской ГЭС. Иван тогда работал специальным корреспондентом одной из республиканских газет. Надо было срочно сделать очерк, связанный со строительством этой ГЭС. До нее от города – около ста километров. Была промозглая осень. Дороги развезло. Машина вскоре застряла в одной из колдобин. Неподалеку – еще несколько, со срочными грузами для стройки. Иван Семенович решил вернуться: «Поеду завтра, пароходом». Возвращаться пришлось пешком. Рядом шагал, подставляя совсем еще молодое лицо холодному ветру и дождю, инструктор обкома комсомола. Он рассказал, что в одном селе, расположенном вдоль трассы, колхозники организовали специальные бригады, которые помогали застрявшим грузовикам выбраться из болота, ремонтировали автостраду.
В город вернулись уже поздно вечером. Иван отправился к брату – дома было неуютно, а главное, не топлено. Переодевшись в сухую одежду брата, которая была ему как раз по плечу, и поужинав, он, расхаживая по кабинету, стал сетовать на свою неудачу – очерк нужен газете до зарезу.
Потом вдруг остановился, хитровато подмигнул брату, попросил бумаги, сел за стол и в каких-нибудь сорок-пятьдесят минут набросал очерк. Через несколько дней этот очерк появился в печати. В нем рассказывалось, как специальный корреспондент газеты Иван Романов выехал с особым заданием на стройку. Описывалась осенняя распутица, грузовики, застрявшие на трассе, ругающиеся шоферы. Надо возвращаться обратно в город. Пешком. И вдруг – люди с лопатами, повозки с гравием и бревнами, трактор. Это колхозники из ближайшего села пришли на выручку. Заканчивался очерк описанием того, как автор, наперекор стихии, добирается на стройку.