Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным
Шрифт:
– Неплохо. Но испанские манеры быстро утомляют. Меня поручили заботам ее превосходительства – женщины замечательной, однако невыносимо скучной. В Испанской Америке с женщинами обходятся, как на Востоке. А латиноамериканская пища…
При этих словах Хорнблауэр вспомнил недавно пережитый банкет. Он состроил такую мину, что леди Барбара оборвала фразу и рассмеялась – да так заразительно, что Хорнблауэр поневоле засмеялся тоже.
– Вы не присядете, капитан?
Хорнблауэр разозлился. С начала плавания он ни разу не сидел на стуле у себя на палубе и не желал новшеств.
– Спасибо, ваша милость, но, если вы позволите, я предпочел
– Вот как? Тогда ваше общество для меня вдвойне приятно. Я вся внимание.
– Ваш брат, сэр Артур, одержал в Португалии крупную победу. По условиям соглашения французы оставляют эту страну и передают Лиссабон английской армии.
– Это очень хорошая новость. Я всегда гордилась Артуром – теперь горжусь еще больше.
– Для меня большая радость первым поздравить его сестру.
Леди Барбара чудесным образом исхитрилась поклониться, не вставая со стульчика, – Хорнблауэр сознавал, как сложен этот маневр, и вынужден был признать, что выполнен он был великолепно.
– Как прибыли новости?
– Их объявили вице-королю за обедом. В Портобело пришел корабль из Кадиса, оттуда гонец прискакал по тракту. Он привез и другие известия – насколько достоверные, сказать не берусь.
– Касательно чего, капитан?
– Испанцы будто бы тоже одержали победу – вся армия Бонапарта сдалась им в Андалузии. Они уже рассчитывают вместе с англичанами вторгнуться во Францию.
– И как вы это расцениваете?
– Я в это не верю. В лучшем случае они окружили полк. Не испанской армии разбить Бонапарта. Я не предвижу скорого конца войне.
Леди Барбара печально кивнула. Она посмотрела на садящееся солнце, Хорнблауэр последовал за ней взглядом. Он не уставал восхищаться ежевечерним исчезновением солнца в безмятежных водах Великого океана. Линия горизонта разрезала солнечный диск. Они наблюдали молча, солнце спускалось все ниже и ниже. Вскоре остался лишь крошечный краешек; исчез и он, потом на мгновение опять блеснул золотом – это «Лидия» поднялась на волне – и вновь погас. Небо на западе еще алело, хотя над головой стало заметно темнее.
– Изумительно! Прекрасно! – сказала леди Барбара. Руки ее были крепко сжаты. Она немного помолчала, прежде чем возобновила прерванный разговор. – Да. Малейший успех, и испанцы вообразили, будто война окончена. И теперь английская чернь ждет, что мой брат к Рождеству вступит с войсками в Париж. А если он этого не сделает, они забудут его победы и потребуют его головы.
Хорнблауэра задело слово «чернь» – по рождению и по крови он сам принадлежал к черни, – но он видел глубокую правду в замечании леди Барбары. Она свела в три фразы то, что сам он думал об испанском национальном темпераменте и британской толпе. И она любовалась закатом и не любит латиноамериканскую кухню. Положительно, она начинала ему нравиться.
– Надеюсь, – сказал он важно, – что в мое отсутствие вашу милость снабдили всем необходимым? Корабль мало приспособлен для женщин, но, думаю мои офицеры сделали для вашей милости все, что в их силах?
– Да, капитан, спасибо. Я желала бы попросить вас лишь еще об одном одолжении.
– Да, ваша милость?
– Чтобы вы не называли меня «ваша милость». Пожалуйста, зовите меня «леди Барбара».
– Конечно, ваша… леди Барбара. Кхе-хм.
На тонких щеках появились еле заметные ямочки, яркие глаза сверкнули.
– Если вам трудно выговорить «леди Барбара»,
От такой наглости Хорнблауэр окаменел. Он собрался повернуться на каблуках, набрал в грудь воздуха, собрался выдохнуть, прочищая горло, и понял, что никогда больше не сможет пользоваться этим ни к чему не обязывающим звуком, – по крайней мере, пока не высадит эту женщину в каком-нибудь порту. Однако леди Барбара остановила его, протянув руку, – даже в этот момент он заметил, какие у нее длинные и гибкие пальцы.
– Простите меня, – сказала она, раскаиваясь, – прошу принять мои извинения, хотя понимаю теперь, что это было совершенно непростительно.
Моля, она выглядела положительно хорошенькой. Хорнблауэр потерянно смотрел на нее. Он понял, что его разозлила не наглость, а проницательность. Леди Барбара угадала, зачем он прочищает горло: чтобы скрыть свои чувства. Как только он это понял, гнев его сменился острым презрением к себе.
– Тут нечего прощать, мэм, – сказал он, тяжко вздохнув. – А теперь, если вы в свою очередь простите меня, я займусь своими обязанностями по кораблю.
Он оставил ее в быстро сгущающейся ночи. Юнга только что зажег нактоузные лампы. Хорнблауэр остановился, чтобы прочесть на лаговой и курсовой досках отметки послеполуденного пути. Аккуратным почерком он вывел указания, включая и то, чтобы его позвали ночью, – огибая мыс Мала, они должны будут сменить курс на северный, – потом спустился в каюту.
Нарушение всех привычек тревожило и раздражало его. Неприятно, что его личный гальюн теперь для него закрыт и приходится пользоваться кают-компанейским, но это бы еще полбеды. Да, вскоре предстоит сразиться с «Нативидадом», а дон Кристобаль де Креспо – опасный противник, но и это составляло лишь часть его беспокойств, – он вдруг явственно осознал, что тяготится дополнительной ответственностью, обрушившейся на него вместе с появлением леди Барбары на борту.
Он прекрасно знал, что ждет его самого и его команду, если «Нативидад» возьмет верх над «Лидией». Их повесят, или утопят, или уморят жаждой. Эль-Супремо не помилует перебежчиков. Эта возможность до сего момента его не трогала – столь абсолютно неизбежен был поединок с «Нативидадом». Но леди Барбара – иное дело. Он должен позаботиться, чтобы она не попала в руки Креспо живой.
Так резко сформулировав для себя свои трудности, Хорнблауэр вновь разозлился. Он проклинал желтую лихорадку, загнавшую леди Барбару на корабль, проклинал свою рабскую покорность приказам, из-за которой «Нативидад» оказался в руках мятежников. Он сжал кулаки и заскрипел зубами. Если он победит, общественное мнение осудит его (с обычным для общественного мнения незнанием обстоятельств), что он рискнул жизнью леди – жизнью Уэлсли. Если он проиграет… – но об этом невыносимо даже думать. Хорнблауэр проклял ту мягкотелость, с которой позволил ей остаться на корабле. На какую-то минуту он почти решил, что вернется в Панаму и высадит ее на берег, но мысль эту тут же пришлось отбросить. Команда и так выбита из колеи внезапной переменой планов и возмутится еще больше, если он вернется, а потом снова выйдет в море. А леди Барбара может и отказаться – и будет права. В Панаме желтая лихорадка. Не может он столь зверски употребить власть, чтобы высадить женщину в охваченном эпидемией городе. Он вновь обругал себя всеми грязными ругательствами, каких набрался за долгую флотскую службу.