Капитан-лейтенант Баранов
Шрифт:
Командовавший на юте лейтенант Рожественский не растерялся, приняв на себя командование стоявшими там орудиями, громко распоряжаясь с возвышенного банкета под градом осколков и шрапнели. Действуя скорее интуитивно, чем сознательно, он попытался вернуть к жизни аппарат Давыдова и скомандовал к залпу. Один из снарядов этого залпа поразил боевую рубку броненосца. По другим сведениям, на «Фетхи-Буленд» взорвались боеприпасы. Как бы то ни было, но на броненосце начался пожар, и броненосцу стало уже не до преследования и тарана почти потерявшей ход «Весты». «Фетхи-Буленд» заволокло дымом. Какое-то время турок ещё продолжил бой, хотя уже далеко не так активно. Затем Шукри-бей внезапно вообще вышел из боя и отвернул на юго-запад. Бой неожиданно прекратился.
Моряки «Весты», уже приготовившиеся к абордажу, в полном молчании стояли на окровавленной палубе, провожая глазами удалившегося противника. Снизу карабкались наверх машинисты и кочегары, падавшие на палубные доски в полном изнеможении после 5-часовой сумасшедшей работы. Кто-то крикнул «ура», победный
Из рапорта Баранова:
«Видя безвредность огня из ружей, я употреблял свои, только когда турок нагнал нас, так что между нами оставалось не более 350 или 400 сажень; в это время я ясно видел красные фески в амбразурах орудий, одну феску на мостике, подле какого-то зеркального инструмента, наводившегося на нас и управлявшегося несколькими гг. в европейском костюме синего цвета. Мне сильно хотелось сбить упоминаемый инструмент и европейские фуражки, и я объявил 3 лучшим стрелкам и комендору Энгстрема орудия премию за исполнение моего желания. Залп ружей и орудия раздался, 2 синие куртки упали, феска исчезла, но инструмент остался. Лишь остаётся добавить, что старший механик подпоручик Плигинский, его помощник и судовой доктор титулярный советник Франковский во всё время боя, а последний долгое время и потом, каждый действовали неподражаемо хорошо. Вели себя также примерно дворяне, Джевецкий и Мельников, два юнги, переводчик греческо-подданный Спирапулло и вольный штурман Викторов, все шесть поступившие на „Весту“ волонтёрами.
Видя два орудия у себя подбитыми, имея в корпусе две пробоины, 2 офицеров убитыми и 4 ранеными и палубу, заваленную осколками и разорванным человеческим мясом, а что главное – видя, что машинисты и кочегары едва держатся на ногах после 5-часового боя, я не решился энергично преследовать убегавшего быстроходного врага, тем более что он поднял какой-то сигнал и на горизонте стали показываться ещё рангоуты судов.
Доносить о подвигах особенно отличившихся гг. офицеров я, по совести, не могу. Как честный человек, могу сказать одно, что кроме меня, исполнявшего свой долг, остальные заслуживают удивления геройству их и тому достоинству, с которым они показывали пример мужества и необычной храбрости.
Старший офицер, лейтенант Владимир Перелешин, был мною послан тушить пожар в жилой палубе; пробегая туда, он наткнулся на носилки со страдальцем, его братом; Владимир Перелешин, несмотря на то что делалось у него на душе, не останавливаясь пробежал к месту пожара и, с помощью мичмана Петрова и гардемарина Казпакова, погасил пожар над пороховыми и бомбовыми погребами. Только сегодня, при осмотре докторами в Севастополе раненых, оказалось, что лейтенант Перелешин контужен в голову. Убиты: подполковник Чернов, прапорщик Яковлев, 9 человек нижних чинов. Умер на другой день после ампутации лейтенант Перелешин.
Долг заставляет меня упомянуть о самоотвержении князя Голицына-Головкина. Заметя, что мостик в особенности осыпается снарядами и что некоторые из них сделали то, что весь мостик, деблиндированный мною от коек ввиду прикрытия ими машины, был залит кровью, Голицын под всякими предлогами старался заслонить меня, желая мне служить щитом.
Штурманский офицер, штабс-капитан Корольков, стоял всё время у штурвала всё задом к неприятелю; не отрывая глаз от картушки компаса и от души сердясь на лопанье гранат, заставлявшие картушку прыгать, и во время одного из неприятельских залпов он, не обращая внимания на то, что сзади его делалось, приказал сигнальщику убрать исковерканный ружейный ствол, брошенный к самому компасу, ввиду того что железо ствола может вредить девиации компаса, и не замечая, что ружьё это принадлежало одному из несчастных стрелков, разорванных бомбой на мостике.
Увидя бегство броненосца, я велел подобрать трупы, и, предполагая, что прибыль воды от пробоин не позволит рассчитывать на сохранение порядочного хода, а, следовательно, мог ожидать повторения атаки от новых турецких броненосцев, я приготовил, насколько мог, судно к новому бою… после чего дружно прокричали троекратно „ура“ вдогонку уходившему врагу, не отвечавшему более на наши выстрелы».
Неравный бой стоил «Весте» 12 убитых, из них 3 офицера, и 24 раненых, из них 4 офицера. Пали на борту «Весты» подполковник Чернов, лейтенант Перелешин, прапорщик Яковлев, матросы, рядовые стрелки.
Из строя выбыл каждый четвёртый член экипажа. Сам Баранов был дважды контужен, хотя до самого конца боя оставался на мостике. В течение всего многочасового боя его заслонял своим чрезвычайно тучным телом волонтёр «беззаветной храбрости», бывший предводитель дворянства князь Голицын-Головкин.
Лавры победителя
Во втором часу ночи 12 июля 1977 года «Веста» благополучно прибыла к Севастополю. До утра ей пришлось оставаться на внешнем рейде, так как береговые батареи затруднились в опознавании и открыли огонь. Зато с рассветом встречать героический корабль на берег бухты вышло едва ли не всё население города. Современники не без оснований сравнивали бой «Весты» с подвигом легендарного брига «Меркурий».
«Честь русского имени и нашего флага поддержана вполне», – докладывал в Санкт-Петербург адмирал Аркас.
Командир «Весты» Баранов в своём рапорте о бое указал: «Доносить о подвигах особенно отличившихся гг. офицеров я по совести не могу. Как честный человек скажу одно, что кроме меня,
Из газеты тех дней:
«13 июля 1877 года. Севастополь… Здесь состоялось погребение погибших на пароходе „Веста“, имя которого, должно быть записано в русской военно-морской истории наряду с именем знаменитого брига „Меркурий“.
Впереди несли три гроба – подполковника Чернова, прапорщика Яковлева, лейтенанта Перелешина. За ними девять гробов погибших матросов. Печальную процессию провожал весь город. Во время переправы через бухту на Северную сторону со стороны брандвахты гулко раздались выстрелы салюта, непрерывно звучали мелодии траурных маршей… Последний гроб, в котором лежал самый младший из убитых, всё время нёс командир „Весты“ капитан-лейтенант Баранов. Его бледное лицо, кроме обычного мужества, выражало беспредельную скорбь о погибших товарищах. Вскоре три могильных холма закрыли собой останки павших героев».
В Севастополе, куда пришла «Веста», публика массами посещала геройский пароход, и его экипаж долгое время был предметом самых восторженных, патриотических оваций со стороны севастопольцев.
Подвиг экипажа «Весты» был вознаграждён по достоинству. Баранов стал капитаном 2-го ранга, флигель-адъютантом императора. Все чины «Весты», начиная с командира и до последнего кочегара, вели себя героями и по достоинству награждены… Все офицеры произведены в следующие чины не в линию, а «за отличие», и, кроме того, Баранов награждён орденом Св. Георгия 4-й ст., а все прочие офицеры орденом Св. Владимира 4-й ст. с бантом. Помимо этого два из них, лейтенанты Владимир Перелешин и Зиновий Рожественский, орденом Св. Георгия 4-й ст. Наконец, всем чинам, как офицерам, так и нижним, назначены пенсии в удвоенном размере двухгодового оклада жалованья, равно и родителям убитых пенсия в том размере, какая полагалась бы их погибшим детям…
Громкая реляция, весьма кстати подоспевшая после неудачной попытки русской армии овладеть Плевной и снятия осады Карса, позволила Н. М. Баранову получить не только вполне заслуженную награду, но также внеочередное производство в капитаны 2-го ранга и пожалование флигель-адъютантом.
Известие о подвиге команды «Весты» облетело всю Россию. Имя героев было у всех на слуху. Портреты Баранова и офицеров «Весты» перепечатывались из газеты в газету. Выдающиеся художники-маринисты Айвазовский и Боголюбов создали вдохновенные полотна, посвящённые победному бою парохода «Весты» под командой капитан-лейтенанта Баранова с турецким броненосцем у Кюстенджи. Портреты Баранова были широко растиражированы на спичечных коробках и плитках шоколада.
Увы, было бы наивно думать, что подвиг Баранова пришёлся всем по душе. Особенно негодовали конкуренты, а среди них будущий знаменитый адмирал Макаров. Сегодня образ С. О. Макарова для наших историков почти неприкасаем. Хотя при ближайшем рассмотрении фигура адмирала не столь однозначна. До революции над ним витал ореол мученика, после революции – выходца из народа. При этом все стараются лишний раз не вспоминать абсурдную веру Макарова в силу тарана, его бредовые идеи строить только небольшие безбронные корабли (страшно представить, что бы ждало наш флот, если бы это произошло!). Стараются у нас не вспоминать весьма странную деятельность адмирала во главе артиллерийского управления, в результате которой наши снаряды при Цусиме вообще не взрывались, вопиющую неблагодарность его, как ученика, в отношении своего благодетеля адмирала Попова, недостойный скандал с Менделеевым. И уж совсем стараются не давать оценку вопиюще бездарной гибели (исключительно по собственной вине!) Макарова у Порт-Артура, с потерей одного из мощнейших кораблей эскадры, ставшей поворотным моментом всей Русско-японской войны на море. Да, Макаров был хорошим тактиком, думающим офицером, талантливым изобретателем, прекрасным моряком, но великого флотоводца из него, увы, так и не получилось.
Что касается Баранова, то отношение к нему у Макарова было явно негативное. Скорее всего, причиной тому была обычная ревность. Именно Баранов был главным конкурентом Макарова на пути к славе в начавшейся войне. Они были очень похожи: оба молодые, честолюбивые, жаждавшие славы, при этом оба весьма предприимчивые и талантливые. Но настоящим национальным героем мог стать только один!
И вот, к ужасу Макарова, главный конкурент уже в самом начале войны подвигом «Весты» оставил его далеко позади. Почти всю войну Макарова будут преследовать неудачи, и только в самом конце ему удастся потопить миной турецкий сторожевой пароход. Эту победу Макаров тоже преподаст как надо, получив за неё сразу три награды: чин капитана 2-го ранга, Георгиевский крест и флигель-адъютантский аксельбант.
Помимо этого Баранов был конкурентом Макарову и как талантливый изобретатель, при этом барановский талант был ничуть не ниже макаровского.
Существовали разногласия между двумя капитан-лейтенантами и в тактических вопросах: Баранов верил в силу артиллерии, а Макаров в таран и мины. Если принять ещё во внимание и связи Баранова при дворе, его дворянское происхождение (отсутствие которого угнетало Макарова всю его жизнь), то было очевидным, что именно Баранов, а не Макаров должен был после боя «Весты» олицетворять собой образец моряка-героя и изобретателя на флоте, каким мечтал стать Макаров. Отсюда вся желчь и почти неприкрытая зависть, выплеснутая на страницах макаровского дневника.