Капитан Сорвиголова
Шрифт:
Поднялась невообразимая суматоха. Сестры милосердия, прибежавшие на испуганные вопли больных, застали младшего лейтенанта-гордонца бьющимся в жестокой истерике у тела отца, распростертого на кровати с пробитой головой.
ГЛАВА 7
В дозоре. — Азарт разведчика. — Пленение. — В каземате. — Опасная популярность. — Допрос. — Пренебрежительное отношение к угрозе. — «Охота на кабана». — Глумление над военнопленным. — Генерал. — Великодушие врага. — Заслуженное наказание.
Во время трагической гибели герцога Ричмондского Сорвиголова
Буры — храбрые, но беспечные воины — были плохими караульными и разведчиками. И это понятно, если учесть, что в этой скроенной по-семейному армии с дисциплиной обстояло далеко не все благополучно. Приказы командиров выполнялись спустя рукава, а часовые, в отличие от дозорных европейских армий, имели слабое представление о лежавшей на них огромной ответственности. Трудно поверить, но именно наши юные сорванцы лучше всех справлялись с нелегкой сторожевой службой. Их бдительность никогда не ослабевала, и военное руководство бывало спокойно, когда ночная охрана бурского лагеря поручалась молокососам.
В тот вечер Сорвиголова, который, подобно истому сыну могикан [52] , смотрел во все глаза, заметил в ничейной зоне, разделявшей передовые линии обеих воюющих сторон, какие-то медленно двигавшиеся серые тени. Но луна скрылась за облаками, и стало совсем темно.
Командир молокососов решил разобраться, в чем дело. А для этого надо было пойти и самому посмотреть. Шаг верный, хотя и рискованный: можно угодить под перекрестный огонь буров и англичан. Но Сорвиголова отважился, о чем тут же известил юнгу Финьоле, бура Иориса, итальянца Пьетро, португальца Гаетано и креола из Реюньона. Все шестеро скинули винтовки, которые стесняли бы их движения, и оставили при себе только револьверы.
52
Могикане — небольшое североамериканское индейское племя, приобретшее особую известность после публикации романа Ф. Купера «Последний из могикан» (1826).
Юнцы поползли, сдерживая дыхание и с чисто кошачьей ловкостью обходя малейшие препятствия, и продвинулись таким образом на триста-четыреста метров, когда Сорвиголова, находившийся впереди, различил шагах в двадцати от себя какой-то темный предмет. Вглядевшись, Жан понял, что ему навстречу, распластавшись на животе, полз человек. Легкий, еле слышный шелест выдавал каждое его движение.
Разведчики должны по возможности избегать боя, и поэтому Жану Грандье следовало бы незаметно от противника предупредить товарищей об опасности. Но попробуйте говорить о благоразумии с парнем, который так и ищет случая оправдать свое прозвище!
«Английский разведчик! — мелькнуло в голове Жана. — Сам просится в плен!»
Поднявшись, юноша в несколько гигантских прыжков очутился возле врага и что есть сил сдавил его в своих объятиях. Но что за чудо! Пальцы ощутили лишь пустоту, вернее, рыхлую грубошерстную ткань, по всей вероятности, одеяло, которое, однако, не оставалось на месте: чьи-то невидимые руки тянули его к себе, — очевидно, за привязанные к нему бечевки.
— Меня провели! — прошептал Сорвиголова, постигший наконец легкомысленность своего поведения.
Увы, провели не одного Жана! Его товарищи точно так же, как и он, полонили вместо вражеских разведчиков тряпье.
Но к чему была эта уловка? Лишь для того, чтобы взять их в плен и уже затем напасть на бурских часовых, мирно дремавших с трубкой во рту.
Все произошло в несколько секунд. Два взвода англичан — о, теперь
— Эти юные болваны попались все же на удочку.
Полузадушенный, Сорвиголова зарычал от бешенства.
— Молчание или смерть! — приказал тот же голос. — Вперед, и без шума!
Сорвиголова думал о грозившей бурам опасности. Стремясь во что бы то ни стало, хотя бы ценою собственной жизни, предупредить их, он, подобно рыцарю д’Ассасу [53] , ни минуты не колеблясь, отчаянным усилием вырвался из рук солдата, сжимавшего ему горло, и громко закричал:
— Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..
Солдат занес саблю и непременно рассек бы Жану голову, если бы тот не увернулся. Выхватив револьвер, юноша в упор выстрелил в противника и, понимая, что все равно пропал, воскликнул насмешливо:
53
Д’Ассас — офицер французского Овернского полка, прославившийся своим подвигом. В октябре 1760 года, в ночь перед сражением при Клостеркампе, д’Ассас пошел в разведку и был схвачен врагами, угрожавшими ему смертью, если он поднимет тревогу. Повинуясь долгу солдата, д’Ассас громко крикнул: «Ко мне, овернцы, тут враги!» — и был заколот штыком. Французская армия, предупрежденная героем, избежала внезапного нападения и вскоре одержала победу над войсками принца Брауншвейгского.
— Не вышло с сюрпризом, господа англичане!.. Запомните эту последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорвиголова!
Он сделал было попытку выпустить во врагов еще несколько оставшихся в револьвере пуль, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но множество рук уже схватили его. Десятки здоровенных кулаков обрушились и на других молокососов.
Жана, вероятно, прикончили бы тут же, если бы до чьих-то ушей не дошло так гордо брошенное им «Сорвиголова».
— Не убивайте его! Это Брейкнек! [54] За него обещано двести фунтов! — завопил кто-то истошным голосом.
54
Брейкнек — сорвиголова (англ.).
Юноше повезло куда больше, чем герою Клостеркампа: хотя он криком и выстрелом предупредил своих об опасности, его не растерзали на месте.
В бурском лагере уже протрубили тревогу. Мгновенно ожили окопы, загремели выстрелы, загрохотали пушки… Ночная атака была отбита.
Зато навсегда умолкли креол из Реюньона и молодой итальянец Пьетро, а Сорвиголова с тремя оставшимися в живых товарищами оказались в плену. Капитан Брейкнек, как называли англичане Жана, мог самостоятельно передвигаться, остальные же были в таком состоянии, что их пришлось нести.
По тому, как часто повторялось его имя в английском лагере в Ледисмите, капитан молокососов понял, что пользуется тут столь же почетной, сколь и опасной популярностью.
Пленников побросали как попало в каземат, стены которого были выложены, словно блиндаж, железнодорожными шпалами, и заперли, не дав ни корки хлеба, ни глотка воды. Бедные сорванцы провели тяжелую ночь: их мучила жажда, они истекали кровью и задыхались. Сорвиголова утешал и подбадривал товарищей, насколько это было возможно, однако перевязать их раны в кромешной тьме так и не сумел.