Капитан Трафальгар (сборник)
Шрифт:
И между тем, как Фатима и Гертруда смотрели на него с все возрастающим недоумением, уродливый карлик стал меняться на их глазах. Кожа его стала мало-помалу, но заметно бледнеть, приняла сероватый мутный оттенок, затем этот серый оттенок сменился зеленоватым, а из зеленоватого перешел в желтый, который в свою очередь стал постепенно бледнеть. Лицо его искажалось быстро сменяющимися конвульсиями, но наконец он вышел после этих судорожных усилий хотя все тем же безобразным уродом, но уже совершенно белым!
Фатима вне себя от ужаса громко вскрикнула и упала лицом на землю. Гертруда Керсэн чувствовала, что сердце ее усиленно бьется, но ни за что на свете не согласилась бы обнаружить тот страх и волнение, которые начинали овладевать ею.
— Не старайся запугать меня этими фокусами
— Что ты мне говоришь о твоем народе, о разных нациях! — воскликнул громовым голосом карлик. — Я уже сказал тебе и повторяю еще раз, что моя власть не знает границ, что действия народов и советы царей и государей зависят от меня. Я тот, который держит в своих руках все невидимые нити судеб народов и людей. В моих руках люди — те же куклы, которыми я могу играть как мне вздумается… Ты мне не веришь?… Тебе нужны доказательства моих слов?… Ты будешь их иметь!
Он ударил в ладоши своих громадных рук, — и в тот же момент задняя стенка одного из альковов отошла, открыв нечто вроде сцены. Но вместо декораций из размалеванного холста, перед глазами удивленных девушек явилась великолепная длинная галерея, освещенная множеством серебряных светильников, изливавших свой свет на драгоценный мрамор, стройные колоннады и редкостные по красоте и ценности украшения. Впереди этой галереи возвышался золотой трон на особого рода возвышении, или подмостках, вокруг которых на их глазах собрался блестящий двор, почтительно кланявшийся этому трону, как будто на нем сидел какой-нибудь государь, между тем как трон этот был пуст в данный момент. В этом многочисленном собрании важных сановников были, казалось, представители всех наций и народностей, всех рас и всех племен: тут были и китайцы сузкими глазками, и японцы в лаковых панцирях, индейцы, арабы в белых бурнусах, канадцы в меховых куртках, зулусы с их ассагаями, буры с их короткоствольными ружьями, татуированные индейцы и сотни других со всеми своими типичными атрибутами и свойственной им физиономией. Когда вся эта пестрая толпа, шествуя перед троном, разместилась по обе стороны галереи, тот же громадного роста негр, который возвестил о приходе Каддура, появился на авансцене и, очевидно, ожидал приказаний своего господина.
— Позови посланного из Канады! — сказал карлик. Одетый с ног до головы в котиковые шкуры метис американец приблизился почтительно к Каддуру и сказал:
— Повелитель, Риель ожидает только твоих приказаний, чтобы устроить восстание среди своих братьев канадцев против владычества Англии!
— Посланного буров! — крикнул карлик. Тяжело выступая, грубый, загорелый на солнце мужик снял почтительно свою соломенную шляпу, достал из нее запечатанное письмо и вручил его негру, сказав по-голландски:
— Буры Капланда шлют привет Каддуру и восстанут все разом по первому его знаку!
Карлик любезно перевел эти слова для Гертруды на французский язык, затем скомандовал:
— Индусов!
На этот раз выступила из рядов молоденькая девушка в костюме баядерки, окутанная прозрачным газовым покрывалом, затканным серебром, и чистым, тонким голоском проговорила:
— Индия как будто заснула теперь, но она только выжидает. У нее сто миллионов человек, готовых служить Каддуру всемогущему, чтобы отомстить за себя и возвратить себе свободу!
— А дочь моя, представительница Ирландии здесь? — осведомился карлик.
Молодая ирландка с удивительной белизной кожи и черными печальными глазами, в глубоком трауре, отозвалась на этот вопрос Каддура.
— Непобедимые на все готовы! — сказала она по-английски. — Они взорвут Лондон, если властелин найдет это нужным для блага нашего отечества!…
— А сын Махди? — потребовал карлик.
— Каддур велик, Махди его пророк! — сказал тотчас же появившийся
— Довольно!… — сказал Каддур. — Пусть все они исчезнут!
Стена алькова задвинулась, и все это видение исчезло в тот же момент.
— Ты сама видишь теперь, кто я такой? — сказал карлик, обращаясь к Гертруде Керсэн.
И сложив на своей уродливой груди безобразно длинные руки, он устремил на девушку полный иронии взгляд.
Но она ответила ему тем же.
— Я вижу только, что ты имеешь в своем распоряжении хорошо обученных актеров, которые прекрасно знают свои роли! — сказала она после непродолжительного молчания.
— Актеров?… Ты называешь актерами всех этих агентов моей власти, которых я показал тебе, и всех тех, которых я еще мог бы показать тебе, если бы захотел?… Нет, не смей так думать, дитя! Это не актеры, а орудия, послушные и могущественные орудия в моих руках, которые, служа мне телом и душой, воображают, что служат исключительно своим страстям и своему мстительному чувству. Во всех концах света эти люди устраивают заговоры, вооружаются и готовятся, сами не зная друг друга, к чему-то такому, чего и сами они еще не знают, понуждаемые взаимной ненавистью злобой, завистью и алчностью. Но я один правлю ими. Я один могу разжечь в удобный момент их ярость и их бешеные страсти. Стоит мне сказать только слово, и завтра, если атого захочу, весь мир будет одной сплошной развалиной, завтра я один буду царить при свете дня, как царю теперь во мраке!… Кто же, как не я, обессиливаю теперь могущественную Великобританию?… Этот Махди, как сама ты видишь, не более как мой подчиненный. Если я захочу, восстанут и Индия, и Канада, во всем послушные мне. Буры и зулусы, все благодарны мне за то. что я доставлял им победу за победой. Сам Ситтивайс разве не был победителем до тех пор, пока довольствовался ролью моего подчиненного?! Но за то, в тот же день, как он захотел уйти от меня, был разбит наголову! А Ирландия? Разве она не готова в каждый любо! момент поджечь те фитили, какие я готовлю ей? Мои соглядатаи и тайные агенты рассеяны по всей земле. Случись только в мире какое-нибудь более или менее значительное событие, — и оно тотчас же делается мне известным. А этот глупый ребенок, этот Моони, воображает, что он сумеет утаить от меня свой безумный замысел. Не успел он и сам еще выработать его, как я уже знал весь его план во всех мельчайших подробностях… Да и сама ты отправлялась в Тэбали, а, видишь, очутилась здесь!…
— Да, благодаря какому-то подлому, изменническому поступку! — гневно воскликнула Гертруда. — Но несмотря на все эти твои проделки, карлик, все же не верю в твою власть, которой ты так похваляешься передо мной!
— Ты все еще не веришь? Чего же тебе надо, чтобы ты могла убедиться? — спросил карлик. — Хочешь ли, я покажу тебе, что пишет в настоящий момент Гордон, этот бедный, но славный воин, своему правительству?
Карлик еще раз ударил в ладоши. Другой альков открылся так же, как и первый, но в нем виднелась не богатая, роскошная тронная зала, а простое телеграфное бюро.
— Я отвел проволоку из Хартума, — сказал со злобной усмешкой карлик, — и теперь депеши Гордона не могут достигнуть Каира, не пройдя предварительно здесь через мои руки. Поди и прочти вот эту, если она тебя интересует! — добавил он, обращаясь к Гертруде.
Но так как та оставалась невозмутимой и не трогалась с места, то он продолжал:
— Ну, так я сам прочитаю ее тебе! Слушай!
«Генерал Гордон сэру Эвелину Барингу,
генеральному агенту ее Британского
Королевского Величества в Каире.
Хартум, второго Марта.
Чтобы все спасти, достаточно двинуть на Хартум всего один батальон английских солдат по пути Нила. Важно не число, а только престиж. Восстание падет само собой, если только я получу поддержку, хотя бы даже только мнимую, видимую поддержку, состоящую из европейских войск. В противном случае все погибло! Не пройдет трех дней, как мы будем блокированы.
Подпись: Гордон»