Капитан. Наследник империи
Шрифт:
Вздор.
Плоть ничто – без побуждающей её воли.
Сударь капитан сражался бы до конца.
Сударь капитан сражался до конца.
Кави снова бросил взгляд на курган, обретая силы в памяти о человеческом героизме.
– Ритам! – хрипло бросил эльф в галдящую толпу орков.
Чадящие факелы и высокие костры поодаль давали не так уж много света. Что же; милость суров, природное эльфийское преимущество – орки в темноте видят почти так же скверно, как люди. Куда более важным стало то обстоятельство, что Кави приучил воинов орды бояться себя.
Второму поединщику
Третьего – огромного мускулистого простака, выставленного на бой с явной целью задавить эльфа грубой массой, – изрезал множеством мелких царапин, да так, что зеленокожий бедолага насмерть истёк кровью, прежде чем успел осознать собственное поражение.
Четвёртому вогнал в глазницу выпавший из меча осколок каменного стекла – деревянные клинки слабели, расшатывались, и Кави сумел незаметно забрать один из зубьев в левую руку.
Затем… так ли уж важно, как умирают орки? Плодятся они подобно сорной траве – и столь же беспечно гибнут; убивай сколько достанет умения и силы, главное – убивай. Эльф отнюдь не рассчитывал когда-нито поведать об этом дне своим внукам.
Севати…
Что же, теперь, когда старший Кави убран с чалайной доски, младшему волей-неволей придётся… о да – повзрослеть.
Подумать только, усмехнулся бывший принц-консорт. А ведь он почти смирился с тем, что рука прекраснейшей Севати и впрямь достанется сударю капитану…
«Во благо Великой Варты».
Он посмотрел на собственную руку – та ощутимо дрожала. Сердце с натугой толкало словно бы загустевшую кровь, и разбухшие от непомерного труда жилы не успевали опадать, как назначено им сурами. Пот сделался вязок, почти перестал улетучиваться и тем снимать жар. Несколько полученных ссадин, по отдельности ничтожных, кровоточили уж совсем слабо.
Пожалуй, лишь хорошо знавший Кави наблюдатель мог бы отметить, что уши эльфа стоят по-прежнему вызывающе, а узкие, с полопавшимися жилками глаза, не утратив и капли дерзости, исполнились безразличия к чему бы то ни было, кроме жажды убивать.
О, ненависть! Славная, благородная, всевозвышающая ненависть! Сколь ни воспевают стихотворцы любовь – но воссиять она оказывается способной лишь после того, как исполнит свой долг ненависть. И сколь ни упиваются самые отъявленные дикари сознанием своей дикости – всё бледнеет пред яростью цивилизованного разумного. Лишись люди всех прочих своих способностей, помимо способности впадать в умоисступление, – даже и тогда господствовали бы они над континентом; и Кави, всю сознательную жизнь стремившийся уподобиться людям, и теперь не собирался отступать от стремления сего.
Тёмная гундосая толпа уже выплюнула в круг очередной зелёный сгусток, и эльф, не позволяя себе шататься от усталости, двинулся навстречу.
Орк – жилистый, упрямый, низколобый – атаковал с ходу, и Кави немедля же парировал удар. Связки руки отозвались ноющей молочной болью; впрочем, эльф и без того понимал уж, что в силовом противостоянии с зеленокожим рубакой шансов у него не особенно много. Что делать! Надобно иной раз и отступить.
Отказываясь от прямого противостояния, он вовсе перестал принимать точные резкие атаки противника на
Зубья клинков крошились, сталкиваясь с блёклым звоном; дерево тревожно вибрировало в руке. Зеленокожий был полон сил – и тратил их с беспощадной расточительностью; эльф с холодной расчётливостью берёг каждую алпаку оставшейся в нем энергии. Ни разу с начала поединка не отступил он далее самого необходимого минимума, ни разу не позволил противнику задуматься о тщетности таких, казалось бы, беспроигрышных атак. При этом всякий раз, как орк, теряя терпение, рвался вперёд, Кави вскидывал меч чуть выше – угрожая, вынуждая умерить пыл.
Колоть он уже не мог – не позволяли ни форма клинка, ни изнеможенное тело. Орк пытался навязать бой в бешеном темпе, но Кави избегал любого лишнего движения, позволяя противнику изматывать себя самого.
Упрямый поединщик, кажется, понемногу привыкал к тому, что эльф, выдерживая круг, всякий раз отступает в одну и ту же сторону…
Некстати забурчало в животе – как давно довелось эльфу насладиться последней трапезой?.. Странно: теперь он должен бы грезить о воде – однако ж мечтает о куске мяса. Да, кусок мяса довершил бы дело! Вот чего не хватает ему сейчас для решающего удара, вот из-за чего проигрывает он этот бой! Обыкновенный кусок говядины сейчас мог превратиться для него в разницу между победой и поражением.
С великой, почти осязаемой горечью устремил он все помыслы к вожделенному куску мяса; и в момент очередного своего малого отступления чуть замешкался, «забыл» сдвинуться влево. Зеленокожий, безотчётно восполняя несуществующий ныне разрыв, сместил линию атаки вправо.
Кави мгновенно шагнул вперёд и, разворачивая кисть руки, нанёс короткий удар снизу вверх, целясь противнику в низ живота. О, далеко не тот мощный, способный рассечь ажно до грудины удар, коим славился эльф в лучшие свои военные годы. Однако ж вполне точный – из-под распоротой плахты по грязно-зелёным ногам обильно хлынула кровь.
Орк, – ослеплённый болью, не умирающий, но убитый, – взвыл дурниной и в последнем остервенении рубанул наугад, почти не целясь. Кави видел направление удара и в иных обстоятельствах с великой лёгкостью избегнул бы угрозы. Но теперь он даже не пытался оторваться; он сделал всё, что мог, и для него всё было кончено.
Эльф прикрылся мечом – в той мере, в какой повиновались ему мускулы. Удар орочьего клинка пришёлся на рукоять, отсёк Кави два пальца и глубоко задел третий.
Стиснув зубы от боли, эльф перекинул липкую рукоять меча в левую ладонь. Орк стоял перед ним на коленях, выронив меч и зажимая руками распоротый пах. Красная горячая жижа хлестала на землю. Кави неловко замахнулся и, уже из чистой солдатской добросовестности завершая работу, ударил ровно по темечку. Стеклянные зубья глубоко застряли в черепе – меч вывернуло из обессиленно дрожащей руки.