Капитул Дюны
Шрифт:
— Сколько тебе было лет?
— Три… может быть, четыре года. Я играла с подружками на улице под деревьями. Вдруг стало очень шумно. Вокруг кричали какие-то люди. Мы спрятались в расщелине какой-то скалы.
Дункан воочию увидел эту драму.
— Земля содрогалась, — теперь Мурбелла смотрела в себя отрешенным взглядом, — от взрывов. Через некоторое время все стихло, и мы вылезли наружу. На месте, где стоял мой дом, зияла огромная воронка.
— Ты стала сиротой?
— Я помню своих родителей. Отец был высокий, сильный парень. Мне кажется,
— Почему ты так уверена, что твои родители были убиты?
— Я точно помню, что нас вымели, но я знаю, как это бывает. Крики, бегущие в панике люди. Мы были в ужасе.
— Почему ты думаешь, что в тот раз опустошение затеяли из-за тебя?
— Они всегда так поступают.
Они. Наблюдатели могут порадоваться. Успех Преподобных Матерей выражался одним этим словом.
Мурбелла все еще была глубоко погружена в свою память.
— Мне кажется, что мой отец отказался сожительствовать с Досточтимой Матроной. Это всегда считалось опасным. Большой, красивый человек, сильный мужчина.
— Итак, ты ненавидишь их?
— Почему? — Она была искренне удивлена его вопросом. — Если бы не они, я никогда не стала бы Досточтимой Матроной.
Ее черствость неприятно поразила его.
— Значит, это кое-чего стоит?
— Любимый, ты недоволен тем, что я оказалась рядом с тобой?
Туше!
— Но тебе никогда не хотелось, чтобы это произошло другим способом?
— Это произошло.
Какой неприкрытый фатализм. Он никогда не подозревал, что она окажется такой. Было ли это закваской Досточтимых Матрон или Общины Сестер?
— Ты стала достойным дополнением для их конюшен.
— Да, эта должность так и называлась — укротительница. Мы рекрутировали подходящих самцов.
— И ты это делала?
— Я многократно окупила их затраты на меня.
— Ты понимаешь, как толковали твое поведение Сестры?
— Не делай из мухи слона.
— Значит, ты готова поработать со Сциталем.
— Я так не сказала. Досточтимые Матроны манипулировали мною, не считаясь с моими желаниями. Сестры хотят использовать меня точно так же. Моя цена может быть очень высокой.
Дункан почувствовал, что у него моментально пересохло в горле.
— Цена?
Она вперила в него горящий взор.
— Ты, ты — часть этой цены. Не работа со Сциталем. Это еще одно напоминание об их драгоценной искренности. Они просто нуждаются во мне!
— Осторожнее, любимая. Они могли бы все сказать тебе.
Она посмотрела на него взглядом почти законченной воспитанницы Бене Гессерит.
— Как ты сможешь без боли восстановить память Тега?
Проклятие! Стоило им только вообразить, что они не попадутся в ловушку, как их настиг этот удар. Спасения не было, бежать некуда. По ее глазам он понял, что она прочитала его мысли.
Мурбелла сама подтвердила это.
— Если бы я не согласилась, то вы проработали бы этот вариант с Шианой.
Он мог
— И чем же ты отличаешься от Одраде? — спросила она.
— Шиана была воспитана, как импринтер. — Его слова отозвались пустотой даже для него самого.
— Чем же это отличается от моей подготовки? — В тоне прозвучало неприкрытое обвинение.
В нем вспыхнул гнев.
— Ты бы предпочла боль? Как Беллонда?
— А ты бы предпочел, чтобы Бене Гессерит потерпел поражение? — В голосе звучала бархатная нежность.
Он услышал в тоне подруги отчуждение, словно она уже наблюдала за ним с холодностью, присущей членам Общины Сестер. Они заморозили его любимую Мурбеллу. Но в ней еще столько жизни! Это разрывало ему сердце. Она источала ауру здоровья, особенно во время беременности. Бодрость и наслаждение жизнью. Жизнелюбие светилось в ней. Сестры возьмут это и притушат вечный свет.
Мурбелла затихла под его пристальным взглядом.
В отчаянии он лихорадочно соображал, что можно предпринять.
— Я думала, что со временем мы сможем вести себя друг с другом более открыто, — сказала она. Еще один прием Бене Гессерит.
— Я не согласен со многими их поступками, но я доверяю их мотивам.
— Я узнаю их мотивы, когда пройду испытание Пряностью.
Он оцепенел, когда до него дошло, что она может не перенести испытания. Жизнь без Мурбеллы? Это была бы бездонная пустота, чернее которой он не видел в своей жизни и не мог себе представить. Не было ничего самого страшного во всех его многочисленных жизнях, что он мог бы поставить рядом с таким горем. Не думая о том, что делает, он протянул руку и начал ласкать ее спину. Кожа была мягкой, но удивительно упругой.
— Я слишком сильно люблю тебя, Мурбелла. Это мое испытание, мое сладкое мучение.
Она задрожала под его рукой.
Он вдруг понял, что предается сентиментальности, представляя себе картины неизбывного горя, но потом вспомнил, как один из его учителей говорил об «эмоциональных оргиях»:
«Разница между добротой и сентиментальностью очевидна. Если ты изо всех сил стараешься не убить чью-нибудь собаку на шоссе, то ты добрый человек. Но если ты, объезжая собаку, давишь пешехода, то это сентиментальность».
Она взяла его руку и прижала ее к губам.
— Слова плюс тело, это сильнее, чем каждое из них по отдельности, — прошептал он.
Его слова пробудили в ней видения ночного кошмара, но теперь она была отмщена, поняв всю силу слов-орудий. Ее переполняла радость нового опыта, желание посмеяться над собой.
Когда страх кошмара прошел, она с удивлением отметила про себя, что ей никогда в жизни не приходилось видеть смеющейся над собой Досточтимой Матроны.
Нет ничего более важного на свете, чем Община Сестер?