Капитуляция
Шрифт:
Эвелин смотрела на Трева с некоторым удивлением, тогда как Аннабелль взирала на него с откровенным восторгом.
— Думаю, ты прав, — признала Эвелин. — Когда ты почувствуешь подобное желание, Аннабелль, пожалуйста, приезжай. Ты — родственница Эме, и она с удовольствием пообщалась бы с тобой.
Аннабелль кивнула:
— Я постараюсь заехать на следующей неделе.
Трев взял у Эвелин накидку и набросил ей на плечи.
— А могу ли я тоже заехать? Строго по-приятельски, разумеется?
Эвелин вздрогнула, задаваясь вопросом, что же Трев имел
— Конечно же, ты можешь приехать. — Эвелин пристально взглянула на давнего друга.
Отец Трева всегда активно участвовал в свободной торговле, точно так же, как и её дядя. За последние недели Эвелин случайно слышала, что отец Трева, которому теперь было около семидесяти, оставался в добром здравии, но передал сыну бразды правления состоянием и все свои дела.
Возможно, у него были сведения, которые искала Эвелин.
— Можно тебя на минутку?
Аннабелль снова покраснела.
— Мне всё равно пора идти. Рада была с тобой повидаться, Эвелин. До свидания, Трев. — И она поспешила удалиться.
Он улыбнулся Эвелин:
— Хм, я должен быть польщен?
— Уж не вздумал ли ты флиртовать со мной?
— Ну, разумеется, я флиртую. Ты невероятно привлекательна. — Лицо Трева снова озарилось улыбкой, и на его щеке появилась ямочка.
Эвелин не могла удержаться — и улыбнулась в ответ.
— А я и забыла, как ты обворожителен.
— Не могу в это поверить. Думаю, ты изнывала от тоски по мне долгие годы.
Она рассмеялась впервые с тех пор, как умер Анри. На душе сразу стало легко. Но Эвелин сразу посерьезнела.
Ты не можешь помочь мне найти Джека Грейстоуна?
Улыбка исчезла с лица Трева, и он довольно резко спросил:
— Зачем?
Эвелин не собиралась раскрывать Тревельяну свои тайны.
Он помог нам бежать из Франции, Трев, и, кроме того, я не могу рассказать тебе, для чего я его ищу. Это деловой вопрос.
— Неужели подумываешь заняться торговлей? — не поверил он своим ушам.
Эвелин не хотела лгать, но и не собиралась морочить Треву голову, так что ограничилась коротким:
— Может быть.
— Ты — женщина, леди!
Она машинально положила ладонь Треву на предплечье, удивив и его, и саму себя.
— Уверена, ты заметил, что я очень стеснена в средствах. Мне нужно поговорить с Грейстоуном, Трев, и, откровенно говоря, я просто в отчаянии.
Он помрачнел.
— Ты можешь потерять всё, Эвелин.
— Я осознаю степень риска.
Она посмотрела на Трева в ответ, отпустив его руку. Друг выглядел так, словно с трудом удерживался от ругательства.
— Я подумаю о твоей просьбе.
— Это означает, что ты знаешь, как с ним связаться?
— Это означает, что я подумаю о твоей просьбе.
Вот-вот должен был зарядить дождь, и Эвелин, взглянув на темное облачное небо, поняла, что это случится совсем скоро. Ветер усилился, и она задрожала, но сумела добраться в экипаже до железных парадных
Было позднее, чем думала Эвелин, и её бедная кобыла утомилась — у лошади была долгая, трудная неделя, с изнурительными поездками по делам.
Эвелин вспомнила об Анри, и её сердце пронзила острая боль, почти сразу уступив место страху при мысли о том, в каком затруднительном положении она оказалась. Эвелин твердо сказала себе, что муж оставил её без средств к существованию не по доброй воле, — в этом была повинна революция.
Остановив кобылу перед конюшней, Эвелин услышала голос Лорана. Выскользнув из кабриолета, она улыбнулась слуге, спешившему к ней от дома.
— А я уже стал беспокоиться о вас, мадам!
— Со мной всё в порядке. Я замечательно побеседовала с дядей, Лоран, и, если мне повезет, он поможет мне разыскать Грейстоуна. — Эвелин слишком устала, чтобы рассказывать ему о Тревельяне, и решила, что сделает это завтра. — Оказывается, сейчас позже, чем я думала. Эме ещё не ложилась?
— Она спит, и Аделаида оставила поднос с едой в ваших покоях. Я уведу кобылу.
Эвелин поблагодарила его, и тут еле моросящий дождик внезапно превратился в барабанящий ливень. Они дружно вскрикнули, Лоран поспешил отвести кобылу в конюшню, а Эвелин, подхватив юбки, побежала к дому.
Влетев внутрь, она захлопнула за собой входную дверь, тяжело дыша. Холл был погружен в темноту, что вполне устраивало Эвелин, — зачем тратить свечи, если здесь ждали лишь её одну? Эвелин сняла промокшую до нитки накидку. Остальная её одежда была сухой, но туфли и чулки промокли.
Перекинув накидку через руку, Эвелин в темноте поднялась по лестнице, направившись прямо в комнату Эме. Как и сказал Лоран, дочь крепко спала. Поправив её одеяло, Эвелин поцеловала Эме в лоб. Дождь теперь колотил в окна и по крыше у них над головой.
Оказавшись в своей спальне, Эвелин зажгла свечу, повесила накидку и сняла мокрые туфли и чулки. В этот момент послышался громкий раскат грома. Вслед за этим Эвелин услышала, как Лоран вошел в дом и закрыл за собой парадную дверь. На мгновение она почувствовала облегчение, кобыла отправлена в конюшню и накормлена на ночь, а Лоран поднимался наверх, надежно заперев дом.
Эвелин вытащила из волос шпильки, которые в конце дня всегда вызывали у неё головную боль, и просто бросила их на пол. Распуская волосы, она вдруг осознала, как сильно утомилась. Раздеться в таком состоянии было тяжелой задачей, но ей всё же удалось с грехом пополам стянуть с себя платье и нижнее белье, затем надеть белую хлопковую ночную рубашку. Во Франции это свободное и незатейливое, но дорогое одеяние с рукавами-фонариками, отделанное кружевом, называлось «платьем невинности».