Капкан для лешего
Шрифт:
Глава пятнадцатая.
Первой вышла из кустов Холька. Отошла в сторонку и стала прогуливаться по полю, цветы собирать. Собирает цветы и наблюдает, не появится ли кто-нибудь посторонний, кому не следовало видеть, чем они занимаются. Если такое случится, песню запоет. Это будет баннику и домовому знаком, чтобы затаились.
Потом из кустов неторопливо вышел сам Никодим. Он нес мешочек с огрызками хлеба. Собрал в школьном буфете. Домовой уже почти неделю ходил к этому озерцу и подкармливал гусака кусочками, приучал его. Тот привык к домовому, привык к вкусному корму. И на этот раз, как только увидел Никодима, радостно гагакнул во всю глотку и поплыл к
До чего жадный, - осудил гусака Каливар.
– Все сам жрет. Гусыням своим ни одной самой малой корки не оставляет.
Никодим кашлянул раз, потом другой: знак подавал, чтобы банник начинал действовать.
Каливар осторожно выбрался из кустов. Постоял немного, чтобы гуси к нему привыкли. А они и не обращали, на банника, никакого внимания. Гусак не сводил глаз с домового, а гусыни с гусака. Убедившись в этом Каливар осторожно ступая подошел к гусаку и когда тот, высоко задрав голову, глотал хлебную корочку, ухватился двумя руками за длинное серо-белое перо на хвосте и дернул его изо всей силы.
Гусь мигом корочку проглотил, повернулся к обидчику и жалобно заорал, будто у него не одно перо, а весь хвост выдернули. Потом, вспомнил, видно, кто он такой, что на него гусыни смотрят, и надо фасон держать, подобрался, подался вперед, вытянул шею и зашипел на Каливара, как какая-нибудь змея подколодная.
Не надо было подпускать так близко. Теперь, шипи не шипи, пера в хвосте нет. Перо в рукае у Каливара. Гусак это понял, пошипел, пошипел и увял. Только посмотрел на Каливара с обидой и укоризной. А потом к Никодиму обернулся, хвост показал, вроде бы пожаловался и попросил заступиться.
Каливар, тоже мозги набекрень, нет, чтобы по-быстрому убежать. Интересно ему стало посмотреть, что дальше будет.
Дальше получилось очень даже интересно. Гусыни, Холька оказалась права, смертельно обиделись за своего ненаглядного, и бросились его защищать. Да еще как бросились! Видно рассчитывали, что самую усердную гусак приблизит, и каждая старалась превзойти в своей преданности других.
Что тут началось!.. Гусыни гогочут, крыльями машут, подпрыгивают, взлетают, и каждая старается Каливара клювом достать. Или хоть бы крылом зацепить.
Он один, а их пятеро, и большие все, тяжелые, злые, без палки не отмашешься. И не спрячешься от них. Некуда прятаться. Не на дерево же от гусей лезть и не в воду прыгать, они и в воде достанут. Дело для банника плохо оборачивалось. Каливару долго думать не пришлось, развернулся и помчал. Гусь на месте остался. Очевидно, посчитал несолидным гоняться за обидчиком. А гусыни, ни в какую утихомириться не хотели: бросились в погоню за банником, и не отстают. Долбят твердыми клювами: и по спине, и по ногам, а самые нахальные еще и по затылку норовят. Тут вдруг и Фроська объявилась, до всего ей дело есть. Летает над ними, стрекочет не переставая, какие-то слова выкрикивает. И непонятно, кому она помогать прилетела: баннику или гусям. А, может быть, просто пошуметь сороке захотелось.
Каливару уже и не до пера стало, пропади оно пропадом это перо и домовой вместе с ним. Бросил он свой с такой неохотой добытый трофей, думал, отстанут гусыни. А те, когда увидели на земле перо любимого гусака, еще злей стали. Каливар теперь только и думал, как бы живым до своей родной
– Бегаю я хорошо, быстро, - закончил свой рассказ банник, - а они же крылатые, птицы все-таки, у них еще быстрей получается. И на подлете неистово долбят своими дубовыми клювами. Считается что гусь птица спокойная, значит должна быть мирной и солидной. Непонятно, зачем ей такой крепкий клюв от природы даден. Наверно по ошибке. Это же не клюв, а настоящее орудие убийства. С такими клювами гусыни превращаются в самых настоящих хищников. Вся спина у меня теперь поклевана, - Каливар осторожно дотронулся до спины.
– И сесть не могу, потому что больно. Хорошо еще, что голову не пробили. Я теперь всю жизнь буду этих кровожадных птиц опасаться.
– Тебе, дураку, Хольку надо было слушать, - Гонта презрительно сплюнул.
– Из вас троих только она одна что-то соображает.
– Верно, - согласился банник.
– Так женщина же, кто бы мог подумать, что женщина дельное скажет. Мы все на Никодима смотрим: в школе работает, географию знает. А полудницы хоть и неученые, но мудрые от самой природы. Они, оказывается, и то знают, чего в школе не услышишь и в книгах не написано. Самая настоящая народная мудрость.
– Правильно, - поддержал его Еропка.
– Домовой почти все время в помещении проводит. Теорию какую-нибудь в школе, конечно, можно изучить. Но ведь никакой практики. Флору и фауну домовые знают плохо. И слушать их бесполезные советы в этом отношении не следует категорически.
– Я раньше никогда с гусями дело не имел, если бы не Никодим, я разве решился бы на такое, - пожаловался банник.
– Уговорил он меня.
– Напрасно ты его резолюцию принял, - укорил банника Еропка.
– Я бы на такую сумасбродную авантюру не пошел, - признался он.
– Один на один я бы с любым гусем совладал. И даже с двумя. А пять сердитых гусынь - многовато будет. С пятью гусынями я бы и в молодости не справился.
Один только Клямке был серьезен. Остальные лешие едва удерживались, чтобы не рассмеяться.
– Гусь тебе могли клевать до последний смерть. Как ты сумел совсем от них спасаться?
– спросил Клямке.
– И заклевали бы, - согласился Каливар.
– Они меня до самой бани гнали совершенно беспощадно и без единой остановки. Ни разу передохнуть не дали. А когда я в баню ворвался, тут им было меня не достать. Так эти нахальные птицы уселись у порога, и стали дежурить, думали, что я выйду. Только нет дурных, выходить на сражение с озверевшими гусынями. Не дождались они меня. Пришлось им улетать. А ведь когда я убегал от них, новые тапочки потерял, - вспомнил банник.
– Теперь в драных опорках ходить приходится. Утром, - он с укоризной глянул на Могуту, - новую калошу потерял, а потом новые тапочки. Связался с вами и, вообще, без приличной обуви остался, - банник с отвращениеим посмотрел на старые корявые опорки.
– Такой вот день получился. А босиком я ходить не могу. У меня кожа на ногах нежная.
Перо ты напрасно бросил, - осудил банника Еропка.
– Раз уж ты такую жестокую экзекуцию принял, перо ты совершенно зря бросил. Не следовало тебе допускать, чтобы твой трофей от серого гусака, полученный через такие муки, пропал.
– Да, перо куда девалось?
– поинтересовался Ставр.
– Нашли его потом?
– Куда оно денется. Никодима же гуси не трогали. Он вроде бы ни при чем. Даже подкармливал их. Чего они его трогать станут. Подобрал он перо и понес в свою коллекцию. И Хольку, тем более, никто не тронул. Один я и пострадал. Вот и совершай добрые дела. Теперь весь в синяках хожу. А вам смешно.