Капкан на честного лоха
Шрифт:
«Соскучились, дамочка?» – Урманцев впервые улыбнулся и подпер плечо рукояткой вил, словно костылем. «Почему вас так долго не было?» – вопросом ответила Климова. Урманцев открыл пачку сигарет. «Может быть, вы догадываетесь, что здесь не оздоровительный профилакторий и не дом отдыха, – сказал он. – И я не могу работать там, где захочу. Мне выписывают наряд, и я топаю по адресу. В последнюю неделю я работал на зоне в теплицах».
«Какой будет ответ?» – спросила Климова.
«Положительный, – затянулся сигаретой Урманцев. – Если вы согласитесь на мои условия. Вы заплатите мне вперед не двадцать,
«Послушайте, тридцать тысяч авансом – это слишком много, – покачала головой Маргарита Алексеевна. – Мы так не договаривались».
Урманцев помрачнел. «Мы вообще никак не договаривались. Я свое слово сказал, а дальше решайте сами», – сказал он. «Я кое-что знаю про вас, – ответила Климова. – Не от мужа, просто слухами земля полнится. Знаю, что вы не из самых удачливых и не из самых гуманных людей. Знаю, что вы отрезали у старухи палец, чтобы снять с него кольцо с красным камушком. Кольцо оказалось из самоварного золота, а камушек – это всего лишь стекляшка».
Урманцев минуту помолчал. «Да, но я-то этого тогда не знал, – сказал он. – Про самоварное золото. Старуха была уже мертвая, а колечко не хотело сниматься. Кстати, случай со старушкой произошел давным-давно, в молодые годы. С тех пор много воды утекло, а я только тем и занимался, что потрошил сейфы и нападал на машины инкассаторов. Вот и все».
«Я не о вашей биографии толкую, – разозлилась Климова. – Я о том, что вы готовы пойти на все, на любое преступление, самое грязное, самое отвратительное, ради копеечной выгоды. А тут вам тридцать штук вынь и положи на блюдечко».
«А вы как думали? – усмехнулся Урманцев. – Вы предлагаете мне жизнью рискнуть и при этом не хотите дать никаких гарантий. Мол, потом рассчитаемся. Может, этого „потом“ у меня не будет». «Я предлагала вам хорошую, честную сделку», – сказала Климова. Урманцев выплюнул изо рта короткий окурок, раздавил его ногой: «Значит мы не договорились».
«Черт с вами, – топнула ногой Климова. – Я поеду. Еще раз повторите адрес».
Из поселка она уехала на следующее утро, на поезде добралась до Сыктывкара, оттуда самолетом до Москвы.
Глава четвертая
Маргарита Алексеевна сутки провела в столичной квартире, условилась о встрече со знакомым маклером. Собрав все свободные деньги, на следующий день электричкой отправилась в Павловский Посад.
Стояли теплые зимние дни, будто до срока вернулась весна. Шуршала капель, ручьи пробивали дорогу под высокими сугробами. Маргарита Алексеевна, попетляв по старым улочкам, застроенным одноэтажными деревянными домами, перебралась через мост над узкой речушкой, долго шла вдоль забора текстильной фабрики.
Два раза спросила дорогу, пока, наконец, не оказалась на дальней городской
В глубине двора, за корявыми яблонями, вперед верандой стоял неказистый, облупившийся от краски дом. Уверено распахнув калитку, Маргарита Алексеевна прошла на двор, поднялась на низкое крыльцо, постучала кулаком в дверь, обитую войлоком.
Хозяйкой оказалась женщина средних лет с худым землистым лицом, одетая в самовязаную кофту и черное платье. «Вы Раиса Николаевна Фомина?» – спросила Маргарита Алексеевна. Женщина кивнула, на её лице не отразилось ни удивления, ни интереса. Климова сказала, что она приехала по делу, с поручением от Урманцева: «Нельзя ли переговорить в помещении?» Хозяйка провела её в тепло натопленную комнату, усадила за стол и даже предложила чаю.
Климова отказалась, перешла к делу, коротко обрисовав суть проблемы. Урманцев якобы поручил ей открыть в сберкассе счет на имя своего сына и положить на этот счет некоторую сумму. Деньги большие, поэтому потребуется составить договор и подписать бумаги. Раиса, как мать Виталика, не сможет потратить деньги с книжки, но получит возможность раз в год снимать проценты с общей суммы вклада и распоряжаться этими процентами по своему усмотрению.
Фомина слушала рассеяно, невнимательно кивала головой невпопад, будто разговор шел вовсе не о деньгах, а черт знает о чем. «А вы Урманцеву любовница или как?» – вдруг спросила Фомина.
Климова оторопела от неожиданного вопроса. «Что вы, – она покачала головой. – Я лишь выполняю его поручение». «Понятно, – кивнула Фомина, что-то решив для себя. – Впрочем, любовница или нет… Мне это без разницы. Он сказал, что больше сюда никогда не вернется». Было видно, что Фомина не поверила ни единому слову нежданной гостьи, возражать или спорить в этой ситуации – бесполезное занятие. «А ваш сын дома?» – спросил Маргарита Алексеевна. «Дома», – кивнула женщина. «Можно на него посмотреть?»
Раиса Николаевна поднялась, прошла по темному коридору, толкнула дальнюю дверь. Климова заглянула в комнату, переступила порог. Возле письменного стола, согнувшись в пояснице, стоял белобрысый коротко стриженый мальчик, худенький, лицом похожий на мать. Он закрепил в держателе кусок фанеры и водил лобзиком по рисунку, выпиливая то ли подставку под чайник, то ли ракетку для настольного тенниса. Опилки сыпались на расстеленную на полу газету.
Виталик поднял на незнакомую женщину голубые водянистые глаза, лишенные человеческого любопытства: «Здравствуйте». Климова подошла к столу, погладила мальчика по голове: «Здравствуй. Ты выпиливай, мы не будем тебе мешать».
Через минуту женщины вернулись в большую комнату, снова сели за стол. «Всю неделю я работаю на фабрике, – сказала Фомина. – А на выходные забираю его из интерната. Парень ходит в интернат для… Ну, там учатся дети, которые, как бы это сказать, отстают в умственном развитии. Он не дефективный. Просто некоторые предметы в обычной школе не усваивает. Ему нужно несколько раз повторить одно и то же. Учителей раздражает, что простые вещи до него медленно доходят. И мальчишки Виталика обижают. А сколько там? Сколько этих денег?»