Капли теплого дождя
Шрифт:
— Изъедуга проклятой!.. Это Ванька Демидов, объездчик. Нальет глотку и ездит. И стегат кнутом нашего брата. Таких и в армию не берут чё-то. Говорят — больной, больной, а вино халкать — здоровой… — последние слова она уже сказала твердо, спокойно. Поднялась на ноги и взглянула на Степу.
— Я жо за тебя напужалась. Думаю, Ванька догонит — захлестнет с первого раза. А у тебя ноженьки-то добро бегают. Вот и гляди, что слабой, худой… — она засмеялась и похлопала его по спине.
— Ничё, придем сичас, каши наварим, пшеничку-то Ванька не вытряхнул. Вот и будет каша да пишша наша… —
А сверху уже посыпался дождь. Но дождик был медленный, теплый.
— Поди грузди пойдут? Как думашь, Степа, — пойдут?..
Он хмыкает, улыбается, головой крутит растерянно. И хочется признаться в чем-то добром и ласковом, но бабушка уже зовет его на дорогу.
Она идет теперь бодрее, уверенней и блестят радостью совсем молодые глаза. А по земле и по небу — по воздуху стелются такие цветочные запахи — то задышали все травы, цветы и деревья. Дотронулся дождик, и задышали. Пройдет дождь, и все еще оживет и поднимется — еще долго до зимы, до первого холода. А бабушка думает, что ей далеко до смерти. Потому и заблестели глаза.
Вот что Степе внезапно вспомнилось. Уже и бабушки нет давно, уже много дней прошло в его детской веселой жизни, а не забудутся те часы. Этот теплый медленный дождичек. Этот внезапный испуг от Ваньки Демидова — и спасение. Не забудется и дыханье осенних полей и дыханье бабушки. Потом все это вместе сольется в одну тихую и родную музыку. Она будет в Степе до последнего дня.
Смешные дела
Много во время войны и смешного было. Не все рыданья да слезы. Человек поплачет, потом посмеется, глядишь, и уровнялась жизнь.
Возле Сосновки протекала река. Это был знаменитый Тобол. В реке водилась разная рыба — окунь, щука, чебак. Она уж коромыслом на него замахнулась, но он в воду прыгнул, отплыл и снова свое:
— Развяжи, тогда скажу, где твои деньги…
Той делать нечего, стала развязывать. Руками не получается, пришлось и зубами помочь. А возле плотика уже сошлись женщины, стоят, в кулак прыскают, а Лушка старается. Минут двадцать старалась, но развязала все узелки.
— Спасибо, тетя Луша! Сейчас на плотик положь одежду. Отвернись, я же голый — стыжуся.
— Где деньги? Где выронила? — ее уже трясет, не может сдержаться.
— Положь одежду, потом скажу… — И снова Лушке отступать некуда, подошла к плотику и положила Толь-кину одежду на самый край. А тому только это и надо. Схватил в одну руку, а второй огребается и поплыл. Лушка бушует на берегу.
— Отдай деньги! Я в совет заявлю…
— Я пошутил, тетя Луша!—Толька уже плывет далеко. Заплыл за дальние кустики, вылез на берег, оделся. А Лушка не успокоится, ищет у женщин сочувствия. А те вроде сочувствуют, отойдут немного и давай хохотать: «Проучил Лушку Толька. Так и надо халяве!»
К вечеру вся деревня узнала. Целый месяц потом хохотали. Лушка в магазин боялась прийти.
И берега у Тобола были песчаные, ровные, летом хорошо здесь купаться, хорошо и белье хозяйке постирать — подходы к воде наделаны и плотики есть.
Многих лучше плавал Толька Жучок. И не только плавал. Он мог и донырнуть почти до середины. Но однажды
— Говорят, Анатолей, ты сильно ныряшь?
— Могу показать!—он сразу обрадовался. Каждый любит, чтобы его похвалили. На том человек стоит.
— Покажи, Толенька, покажи!..
И Толька нырнул. А Лушка белье его в руки сцапала и навязала узлов. Намочила их да песочком присыпала. Сейчас и взрослый мужик не развяжет, так плотно слилась материя.
Толька вынырнул почти на середине и рукой машет, ждет похвалы.
— Молодец, Толенька! — кричит Лушка, поднимает ведра и уходит с реки.
Толька подплывает к плотику и выходит на берег. Взял одежду, а одеться не может. Попрыгал, попрыгал и присел на корточки. Стал зубами развязывать, но разве узлы развяжешь. А Лушка еще не зашла в улицу, с во-дой-то быстро не попадешь. И вдруг она оглянулась — не утерпела. И тут же Толька принял решение:
— Тетя Луша, ты деньги выронила!
Лушку как током ударило, сразу ведра на землю поставила. Знал, на чем сыграть, Толька. Он опять повторил:
— Ты деньги выронила!!
А Лушка уже бежит к плотику.
— Отдай деньги! Где деньги?
— Развяжи белье, так скажу.
Нечаянно
В Сосновке было два колхоза в войну — имени Пушкина и «Заря». В «Заре» дела шли лучше. Наверное, здесь были лучше земли.
В августе из МТС посылали комбайн. Ночью комбайн не работал. Он заходил на полосу только днем. Да и комбайн был прицепной. Вечером его трактор отцепит, и комбайн остается на полосе. Но комбайн всегда охраняли: дежурили возле него по очереди. Поручали дежурство старикам или детям. Дошла очередь и до Силантия. В ту ночь с ним случилась беда. Потом он так Степе рассказывал:
— Обошел комбайн раза три — все хорошо, присел на подножку и покурил. А скучно. Решил кверху залезти. А ночь светлая, залез прямо на мостик. Ничё тут хорошего— холодно. И вдруг ремешок увидал. Такой толстой, брезентовой. И в ширину подходящий. На какой-то шестеренке болтатся… Ладно, думаю, доживу до зимы, ремешок пригодится. Разрежу его — буду валенки подшивать. Подумал — и отцепил ремешок… А утром пришли на комбайн, а комбайн не работает. Пристали ко мне: «Ты чё наделал?» — «Ничё не знаю», — говорю. Председатель приехал на Воронке. Нервничат. Прямо рвет его. Мне жалко стало: «Не в этом ли ремешке дело? Я снял нечаянно…» Так и есть: приделали ремень — и комбайн пошел. А председатель все равно наскочил: «Хорошо, что сознался. А то бы все равно нашли — и получай семь лет принудиловки. Больше не пойдешь караулить — занимайся своими арбузами…» А знашь почему его злось взяла, Степа?