Капля за каплей
Шрифт:
– Обсудить надо. Свадьбу. Проводи.
Я знаю, что ему надо: отговорить Тайку. Но мы десять дней ходим рука об руку, и я за нее спокоен. Ведь я знал, что такой разговор непременно будет, и поэтому все пересказал Тайке. Весь наш спор у холодного кострища.
– Обратно через лес не иди,- наставляет Зина. И это Тайка знает и поостережется. Поэтому, когда они уходят, я не испытываю особого волнения.
Не помню, как тянется этот день. Я жду Тайку и думаю только о ней. Но раньше Тайки слышится натужный рев тяжелых машин. В лесу. В глухоте,
– Чего-то они заспешили сегодня,- отмечает Хавка.
Рев затихает вдали. А потом появляется Тайка. Она возникает как-то неожиданно, неизвестно, с какой стороны. Ее о чем-то расспрашивают, она что-то отвечает, но смотрит только на меня. Странно смотрит.
– Погуляем. Сапоги надень.
– Поешь сначала,- говорит Елена Алексеевна.- Все горячее.
– Потом. Все потом. Погуляем сначала.
А странное в ней - глаза. Она говорит, даже улыбается, а глаза неподвижные, в пол-лица. И я вдруг понимаю, и все во мне запекается.
– Через лес бежала?
– Только не думай, не видели они меня. Я их видела.
– Говорили же тебе, чтоб не смела через лес!..
Она хватает меня за плечи, смотрит в упор донельзя расширенными глазами. Я замолкаю.
– Мы уйдем сейчас. Совсем уйдем.
– Куда?
– Бежать надо, пока не упадем.
– Тайка, любимая, тебя обидели, да? Там, в лесу?
– Никто меня не обидел, никто не встретил, никто не видел. Потому и говорю, что бежать надо.
– Но так же нельзя. Тайком, не сказавшись. Они же мне жизнь спасли.
– Отберут у тебя жизнь!- вдруг кричит она.- Нету ее у нас с тобой, нету! Могила одна, яма такая здоровенная.
– Тайка, но это же нехорошо. Хочешь, чтобы я предал, да? Я не могу их предать, не могу.
– Дурачок ты мой...- Наконец-то в ее глазах появляются слезы.- Что же ты делаешь с нами...
– Я не могу быть предателем.- О, как я нравлюсь себе в этот момент! Сама же презирать станешь.
Она глухо рыдает, уронив голову мне на плечо. Я глажу ее волосы, шепчу что-то нежное. Я верю, что испугалась она не леса, а разговора с Семеном Ивановичем, боится его угроз и поэтому во что бы то ни стало хочет увести меня отсюда.
– ...да плевать нам на Семена Ивановича...
Она вдруг решительно отстраняется.
– Хорошо, сам увидишь. И сам решишь. Иди за мной. И чтоб тихо. Тихо!
Темнеет. Идем напрямик, часто останавливаясь и вслушиваясь в задремавший лес. Бесконечные июньские сумерки окончательно очищают тишину, и каждый шорох как обвал, каждый треск как выстрел. Три четверти бледной луны уже выползли на белесое небо, вокруг нас оглушительная тишина и свет без солнца.
Тайка неожиданно останавливается. Шепчет, впиваясь в ухо губами:
– Там...
Впереди - песчаный взгорбок, утыканный поверху чахлыми, присыпанными песком сосенками. На нем ровно ничего нет, и я понимаю, что "там" означает "за ним". Тайка на мгновение всем телом прижимается ко мне, тут
– Вниз глянь. Вниз.
Чуть проползаю вперед и, привстав, заглядываю в огромную - не вижу берегов - песчаную яму. На дне густятся тени, и я сначала ни в чем не могу разобраться: песок и песок. И вдруг - рука. Белая рука из темного песка. И нога. Или ноги? Кое-как присыпанные тела?.. Да, да, и сквозь все ароматы июня я начинаю отчетливо ощущать тяжкий запах крови и тлена.
– При мне их из грузовика сбрасывали,- шепчет Тайка.- Я напротив спряталась. Я стон слышала...
Мне кажется, я тоже слышу стоны. Снизу, из наполовину заполненной огромной могилы. Это о ней говорил Семен Иванович у холодного кострища. Белые мертвые руки тянутся ко мне...
Не сговариваясь, мы скатываемся с откоса в густую сосновую поросль. Я весь в поту, к телу липнут комары.
– Надо бежать. Бежать...
Тайка захлебывается то ли словами, то ли слезами. А я вспоминаю. Не только Семена Ивановича, но и встречу с патрулем, и черную дыру винтовки, что целилась мне в грудь.
Кажется, хрустнула ветка?.. Кажется, шаги?..
Мне некогда вслушиваться. Хватаю Тайку за руку, и мы бежим. Шумно, напрямик, ничего не соображая. И скатываемся в ложбинку. И замираем, судорожно обняв друг друга.
Тишина.
– Бежать, бежать,- настойчиво шепчет Тайка.- Они убьют нас, убьют. И сбросят в эту могилу, на мертвяков...
Да, бежать. Сейчас же, немедленно. Мы молодые, быстрые, мы успеем, нас не найдут...
– К станции. На поезд...
Да, да. На поезд. Как тогда, от мамы....
А как же Елена Алексеевна? Зина? Ведь они спасли мне жизнь. Что будет с Семеном Ивановичем и Хавкой? Что будет?.. Их всех расстреляют, как только узнают, что мы сбежали. Подведут к этой яме и...
И я их предам, как мой отец предал конников Махно в Крыму. Может, у него не было выхода, но у меня он есть. Врем. Ведь пока тихо, ведь пока ночь, ведь пока никто еще ничего не знает. И все успеют уйти. Если мы успеем их предупредить.
– Надо к нашим, Тайка,
– Надо бежать.
– Я не могу. Они спасли меня...
– Надо спасаться самим!
– Надо. Беги на станцию, а я- к нашим. Предупрежу и сразу же - к тебе. Я быстро.
– Да, да,- Тайкин тон вдруг меняется.- Успокойся, успокойся.
Она бурно целует меня, прижимаясь все теснее, все гибче, все жарче. Я уже не могу отстранить ее, мы барахтаемся в песчаной ложбинке, и жадные поцелуи Тайки заглушают все мои доводы.
– Потом, потом, все - потом. Мы же жених и невеста...
Она ли это шепчет, или то стучит мое сердце? Ее руки расстегивают мою рубашку - ту самую, которую Зина сшила для меня. Ее руки скользят по моему телу, творя волшебство. Я уже ни о чем не думаю, я ничего не боюсь и никуда не спешу. Я... Я - уже не я.