Капуччино
Шрифт:
В тот же день Бем взял ссуду в банке и заказал тысячу плакатов. Текст был краток: на фоне огромной бороды Толстого, занимавшей весь плакат, было выведено — «Изучайте великий язык Толстого, Чехова и Медведя. Занятия ведет Виль Медведь».
Виль был возмущен.
— Что ты такое написал?!
— А что я мог написать? Занятие ведет Толстой?..
— Убери мое имя из великих!
— Не спорь! Напьюсь — поставлю первым!
— Я выхожу из членов Академии и слагаю с себя
— Хорошо, не шуми, пусть будет по-твоему. Но я обязан тебя предупредить — ты сознательно уменьшаешь количество студентов и ставишь под угрозу путешествие в дебри Бенгалии…
Бем задумался и переписал текст «Воззвания».
«На берегах лингвистической реки открывается «Академия русского языка и литературы имени Льва Толстого». Разговорная речь. Стилистика. Практические занятия».
— В спальне, — добавил Виль.
Бем долго ржал, а потом четыре дня раскладывал по конвертам плакаты и отправил их в девяносто шесть университетов Европы, Америки и даже Африки.
— Если эти бляди-доценты развесят их на своих стендах, — резюмировал он, — у нас будет столпотворение…
В ожидании столпотворения Бем повез Виля в поры — надышаться ионами, синим воздухом, поесть свежего козьего сыра и, главное, ни о чем не думать.
— Впустим в наши дурацкие головы немного свежего ветра, — сказал он…
Когда они вернулись, стало ясно, что «бляди-доценты» не поленились развесить — из почтового ящика выпали сотни писем и все с одним и тем же адресом: «Академия. Президенту Медведю».
— Ты меня знаешь, — выдохнул Бем, — я оптимист, но такого количества страждущих я не ожидал.
— Я тоже, — согласился Виль.
Пару часов Бем считал конверты — получилось триста двадцать шесть.
— 326 желающих, — торжествующе вскричал он, — и это при условии, что в каждом конверте только один! А ведь могут записаться и целые коллективы! Скажем: «Мы, группа студентов Пенджабского Университета, давно мечтали..- и тридцать семь подписей! А?.. Тебе не кажется, что надо расширить Академию, не дожидаясь наплыва?
Они энергично начали освобождать гостиную, кабинет, коридоры.
— Я думаю, туалет тоже снесем, — предложил Бем, — могут сбегать и во двор…
— Ни в коем случае, — возразил Виль, — это отнимет у студентов кучу времени, а у меня будет напряженная программа.
— Ладно, — сказал Бем, — ты — президент, ты и решай… Я вот думаю, — продолжал он, — что в этой блядской перестройке что-то все-таки есть… Конечно, едут из-за тебя, но интерес возрос из-за нее. Возможно, если бы не она — у нас писем было бы раза в два меньше. Во всяком случае, из России б не поехали. А ты только взгляни, сколько
К утру они очистили весь дом, включая чердак и подвал. Бем, лежа на тахте, критически оглядывал Академию.
— Нет, — с сомнением произнес он, — не поместимся. Когда я получил премию «Медичи», тут собралось двести хулиганов — и все терлись друг о друга жопами… В Академии это неудобно. Пошли снимать мэрию. Нечего ждать!
— Подожди, — сказал Виль, — может, сначала все-таки откроем конверты?
— Тебе не терпится узнать точное количество? Я тебя понимаю. Ты, наверно, прав. Вполне возможно, что, когда подсчитаем, увидим, что и мэрии не хватит… Ну, открывай!
Бем протянул Вилю белый ножик из слоновой кости. Они долго выбирали первое письмо и, наконец, нашли — с самой красивой маркой: Диковинная птица сидела на диковинной ветке и пела что-то диковинное.
Письмо было из Ботсваны.
— Только за эти марки мы могли бы перекусить у братца, — сказал Бем.
Виль осторожно вскрыл конверт.
— Читай вслух, — потребовал Бем, — и с выражением.
— «Дорогой господин Медведь, — начал Медведь, — мы, группа русских жен, живущих в Ботсване…»
— Видишь — уже группа! Сколько?
— Пока не сказано, — ответил Виль и продолжил, — «… живущих в Ботсване, с большой радостью узнали о создании Академии…»
— Короче, — сказал Бем, — меня сейчас не интересуют их излияния… Сколько их, этих жен, сколько?
— Подожди, дай дочитать. Все мы по образованию филологи, кончившие университеты в Москве, Ленинграде и Киеве…»
— Филологи! — воскликнул Бем, — с самыми престижными дипломами! А? С чего начинаешь?!
— …«сидим в проклятой Ботсване без работы», — продолжил Виль и почувствовал что-то недоброе, нехорошее.
— Это нас не интересует, — гаркнул Бем, — пусть мужья платят.
— …«сидим в проклятой Ботсване без работы и очень бы хотели преподавать в вашей Академии…» — Виль безучастным голосом начал перечислять подписи: Тоня Воспрякова, Нина Сухова, Катя Кабылина…»
— Постой, — оборвал его Бем, — я что-то не понял: чего они хотят?
— Преподавать… у нас…
— Это-то ясно. А сколько они собираются платить нам за это?
— Это мы им должны будем платить, — объяснил Виль, — «…Вера Попкина, Оля Заяц, Маша Нечипайло… Всего двадцать семь человек». Целый коллектив, как ты мечтал…
— Хрен им в рот, — проревел Бем, — всем двадцати семи!.. Давай другие письма, не спеши, я выберу сам!
Бем выбрал почему-то самое неказистое, без марки, с размытыми дождем чернилами.
— Надо уметь выбирать, — назидательно произнес он, — читай!