Кара-курт
Шрифт:
— Я не очень понимаю вас, товарищ полковник, о чем вы, — сказал Самохин. — Оразгельдыева я действительно посылал на разведку в пустыню, только вам об этом не успел сообщить...
— Ну ладно, ладно, ты уж меня-то за дурака не считай, — несколько обидевшись, сказал Артамонов. — Я-то тебе не Овсянников и не Ястребилов...
Самохин невесело усмехнулся.
Чувствуя на себе чей-то взгляд, Андрей незаметно осмотрелся, подумав, кого там еще интересует его особа?
С явным недоумением и вместе с тем уважением и симпатией смотрела на него закутанная до самых глаз, сидевшая неподалеку в группе женщин Дурсун, дочь Хейдара.
Артамонов проследил, за взглядом Андрея, все увидел, только головой покачал.
—
ГЛАВА 7. ТЕРНИИ И ЛАВРЫ
Бойцы, закончив подготовку к переходу, снова собрались вокруг начальников. Неподалеку новоиспеченный переводчик Вареня' рассказывал двум пограничникам о своем мотопробеге через пустыню:
—...Якый мотоцикл скаженный, такый и полковник... Я кажу: «Куда ж мы поидэмо на оцией чертопхайке, хай вона сказыться! Бо там же ж пустыня! Ще якый сь бандюк стрилять почнэ — попадэ! И своих не найдемо и сами сгинемо!..» А вин: «А карта на шо?» (Вареня' заметил, что полковник его слушает, сразу переменил тон). А тоди дывлюсь, и правда добри карты: и сами доихали и вас знайшлы.
Лицо полковника приняло прежнее оживленно-смешливое выражение.
— Видали? — обращаясь к бойцам, спросил он. — Еще служить не начал, а полковника, начальника отряда критикует. Это еще что! Сегодня он почище пулю отлил.
Пограничники, предвкушая развлечение, стали подходить ближе, лишь часовые, расставленные вокруг лагеря, оставались на своих местах.
— Не успели мы выехать из комендатуру, — продолжал полковник, — наш новый переводчик...
— Вареня', товарищ полковник.
— Ага, Вареня'. Ну так вот, наш новый переводчик Вареня', ни много ни мало, функции погранкомиссара на себя взял.
— А зачем вы его с собой брали, товарищ полковник? — решив поддержать разговор, спросил Самохин.
— Как зачем? А если мне чабанов или кочевников каких спросить, не видел ли кто отряд? Как я спрошу? К тому же он, считай, полпути мотоцикл на себе тащил, а то самому бы пришлось... Да, да, не смейтесь, — продолжал Артамонов. — Вы только послушайте, как дальше дело было!.. Ну вот, посадил я его к себе на мотоцикл, поехали мы смотреть, каким путем с машинами к вам пробиваться. Выехали за город, мотоцикл «чах-чах» и заглох. Спрашиваю: «Ты в этой штуке понимаешь?». «Ни, каже, не розумию, бо дыни та арбузы — мое дило, а мотоциклы — не мое. Трещить, воняе, як подлюка, хай вин сказыться, така пакость!»
—...Пришлось самому ремонтировать. Копаюсь в моторе. Вареня' отошел вроде погулять по надобности. Там неподалеку иранские черводары, что скот у нас пасут. Смотрю, бегут двое и — к переводчику. Оба мы в комбинезонах. Видят, военные остановились, а им надо что-то спросить. У кого спрашивать? Ясное дело у кого! Один — толстый, важный, по дороге гуляет. Через границу и то видно: начальник. А я, значит, водитель, шофер. Слышу, черводар просит его о чем-то, он без запинки по-ихнему чешет. И этак рукой его по плечу похлопывает, дескать, не робей, парень, дуй домой, все будет в порядке. Тот давай благодарить: руки то к небу поднимет, то к груди прижмет. Мне-то и невдомек, что дело у них серьезное, думал, дорогу спрашивает или баран какой забежал. Тороплюсь с мотоциклом управиться. Ну вот, поговорили они и разошлись. Подзываю переводчика, спрашиваю: «Кто к тебе подходил?» — «Ихний башлык, говорит, под названием «хан». «А что тому хану надо?» — «Та там, каже, у його чабан за коровою гонявся, на ту сторону пишов». — «Как на ту сторону? Через границу?» — «Ну а куды ж, ясно через граныцю. Наши хлопцы його ухопыли». Ну, — продолжал Артамонов, — у меня от души отлегло, думаю: ладно, хоть задержали. Говорю ему: «Что ж, хан наши законы знает. Вернемся, буду разбираться, что с тем черводаром делать». А Вареня' так спокойненько отвечает: «Та
Хохот заглушил последние слова Артамонова.
Вареня', еще не усвоивший суть воинской субординации, но все же признававший авторитет полковника, осторожненько возразил:
— Як шо за кожным черводаром погранкомиссара гонять, никому будэ и отрядом командувать. Черводар корову шукав, а його у КПЗ, хиба ж то дило?
— Видали? Он и сейчас ничего не понял. А что, если тот черводар — провокатор или шпион, или хотя бы просто контрабандист? Значит, ты пособник?
— Та тю на вас, товарыщу полковнику, — деликатно возразил Вареня'. — Я отих шпиенив за три версты чую. А оцей ни якый ни шпиён. У його и руки и босы пьятки от земли та каменюк, як ти коровьи копыта, порэпалысь, якый же ж вин шпиён?
— Но ты пообещал отпустить, а вдруг его нельзя отпускать? Ты ж авторитет наш подрываешь.
— Ни-ни, товарыщу полковнику, так не добре. Як шо я сказав: «Отпущу», так вы отпустите его, бо и черводары и хан скажуть: «Вареня' — брехун».
Полковник молча развел руками. Вареня' продолжал стоять на своем:
— Я за цього черводара пьять суток заробыв, а то ще й брехуном клыкать будуть, так на шо ж воно мени таке дило?
Солдаты, обступившие их, хохотали. Смеялись и Самохин и Рыжаков. Куда девалась усталость и даже боль от ран. Самые «тяжелые» и то пытались улыбнуться.
— Ну, вот что, други мои, — сказал полковник, — с черводаром как-нибудь разберемся, а сейчас, пока вы самолет ждете, поедем-ка мы с переводчиком на рекогносцировку, посмотрим, к какому месту нам всем отрядом выходить, чтоб туда и машины подошли. Ехал сюда, кое-что присмотрел, вот здесь, здесь и здесь, вроде между барханами, такыры идут. — Он ткнул пальцем в карту, громко позвал: — Переводчик! Давай-ка, брат, собирайся, едем.
Вареня' молча развернул мотоцикл и остановился, дожидаясь полковника. Оба уселись на сиденья, через минуту только хвост пыли над барханами да стрекот мотора указывали, в какую сторону они укатили.
На горизонте показался санитарный самолет, пронесся над самыми барханами, развернулся, пошел на посадку.
— Как только он садиться будет? — с тревогой сказал Андрей.
— Сорокин-то? — отозвался Рыжаков. — Только он и может здесь летать. На любом месте сядет. Под бугор угадает, чтобы скорость погасить, с бугра взлетает...
Летчик действительно каким-то чудом посадил машину между барханами, направил ее вверх по склону. Он так удачно подрулил к отряду, что пройти до самолета оставалось не более двухсот шагов. Из кабины показался пилот, вслед за ним вышел на плоскость и спрыгнул вниз еще кто-то в пограничной форме, зеленой фуражке. Нетрудно было узнать в этой статной, подтянутой фигуре капитана Ястребилова. За ним вышел с большой брезентовой сумкой в руках врач комендатуры Махмуд Байрамов. Вслед за ними, в нелепых здесь меховых унтах, в сдвинутом на затылок шлеме, шагал широкий в плечах, с медвежьими повадками, прославленный в этих краях пилот Сорокин. Словно играючи, он легко нес в руках две двадцатилитровые канистры, очевидно, с водой: любая другая жидкость здесь не имела цены. Внимание Андрея отвлек лежавший рядом капитан Рыжаков:
— Вот и комендант пожаловал. Понятное дело: два мешка денег. Давайте, — предложил он, — пока не будем говорить Ястребилову, что полковник уже здесь. Посмотрим, что будет делать наш павлин...
Самохин пожал плечами. Он и сам хотел бы посмотреть, как будет вести себя капитан Ястребилов, когда вернется полковник. Сейчас же Авенир Аркадьевич позволил Байрамову и пилоту Сорокину опередить себя, с тем чтобы они скорей могли оказать помощь раненым, и шел за ними легкой пружинистой походкой, как будто под ним был асфальтированный плац, а не сыпучий песок.