Кара
Шрифт:
— Я на Петроградскую, к подружке. — Она натянула итальянские полусапожки и, привычно хлопнув Мишаню по плечу, открыла дверь. — Не скучай тут без меня.
Осенняя погода в который уже раз преподнесла очередной сюрприз. Осадки прекратились, зато резко похолодало, и то, что успело выпасть, стремительно начало замерзать, превращая проезжую часть в натуральное подобие катка. Катя же ездила в суровых зимних условиях неважно, знала только, что трогаться следует со второй да надо держать дистанцию побольше, а о всяких там управляемых заносах вообще не слыхала. Проскользив минут сорок, она добралась наконец до массивного строения совсем рядом с ДК Ленсовета, поднялась на пятый этаж
Подполковница Астахова была по-своему стройной естественной блондинкой, внешне напоминавшей сразу Мерилин Монро, снежную королеву и Татьяну Доронину в далекие дни ее молодости. Проживала она в двухкомнатной отдельной квартире со всеми удобствами и тремя кошками, где в гостиной висел портрет усатого героя в папахе с красным околышем — хозяйского деда и латышского стрелка. Вообще-то, мужчин в этих стенах жаловали не очень. Причиной тому являлась сексуальная ориентация Таисии Фридриховны, называемая по-научному нетривиальной, а проще говоря, была подполковница коблом, активной лесбиянкой то есть.
Очень нравились ей стройные, черноволосые и без комплексов, ну совсем такие, как Катя Бондаренко, однако давний их роман, помнится, быстро иссяк, и остались они с той поры не партнершами, а хорошими задушевными подругами.
— Ну так вот, девонька, — подполковница отогнала от ног гостьи, видимо, учуявших запах Кризиса кошек и принялась разливать чай, — история с твоим дядей Васей непонятная совершенно, а я лично убеждаюсь лишний раз, что все неприятности в мире только от мужиков.
Была Таисия Фридриховна в ХОЗУ ГУВД человеком не из последних, всем хотелось жить с ней дружно, а потому в достоверности информации, ею полученной, сомневаться не приходилось.
Около полудня сержант из «мертвой головы» — подразделения, занятого охраной кладбищ, — услышал что-то похожее на автоматную очередь и вместе с напарником двинулся в направлении стрельбы. Однако шел сильный снег, и только через час в районе новых захоронений милиционеры нашли два мертвых мужских тела, уже наполовину запорошенных. Рядом с каждым из трупов присутствовал автомат Калашникова, а совсем неподалеку, у изуродованного пулями памятника, на лавочке сидел майор Семенов и, не обращая ни на кого внимания, увлеченно лепил снежки. Когда прибыла оперативно-следственная группа и следом за ней молодцы из убойного отдела, идеально округлых, крепких белых шаров было изготовлено не менее сотни. На вопросы дядя Вася не реагировал и в сильнейшем страхе закрывал лицо посиневшими от холода руками. Чуть позже нашли в снегу его табельный «ПМ» и обнаружили, что сидел все это время майор Семенов обгадившись, а врачи заявили однозначно: что-то испугало его так, что произошли необратимые изменения в психике, крыша съехала, одним словом.
Тем временем шустрые ребята из убойного отыскали ствол, из которого завалили стрелков с автоматами — «ТТ» с глушаком, однако, увы, покрытый спецсоставом, на котором отпечатков не остается. «Негры», работавшие неподалеку, естественно ничего не видели и не слышали — мол, шел густой снег, да «Беларусь» ревела на всю округу, следы все пороша засыпала, так что ясности никакой.
— Ну, мать, будет тебе так убиваться-то. — Заметив на глазах сотрапезницы слезы, Таисия Фридриховна принялась доливать ей заварку и щедрой рукой бухнула следом ликерчика. — Работа такая, сама знаешь.
— Тося, это я виновата, что он на кладбище этом чертовом оказался. — Переживания нынешнего дня дали о себе знать. Катя заплакала. Я с мужиком встречаюсь, а после того, как он съездил в Амстердам, все в нем изменилось, даже трахаться стал по-другому. Вот я и попросила дядю Васю помочь мне разобраться, в чем дело.
—
Повисла пауза, потому как обе собеседницы были барышнями тертыми и понимали, что даже если Берсеньев и при делах, то что-нибудь конкретное за ним отсутствует. Судя по всему, на дух его не взять. Ни следов, ни свидетелей — вышлет всех Мишаня на хрен да еще жалобу накатает прокурору: мол, дело шьют и склоняют к даче заведомо лажовых показаний, быть козлом отпущения не желаю, помогите.
— Как тебе хоть с ним в постели-то? — Нарушив тишину, Таисия Фридриховна налила свежей заварки, не спрашивая, набухала подружке полную розетку чего-то удивительно похожего на полузасохший клей «Момент» и с удовольствием пояснила: — Это из Одессы мне прислали, варенье из кожуры каштана, объеденье просто, — после чего без всякого перехода заметила: — Этого Мишаню твоего с кольца не срубить, копать под него, гада, надо, чтобы налицо вывернуть.
На том и порешив, пообщались еще немного, а потом, отперев дверь своим ключом, появилась тощая цыганистая дама, совершенно серьезно называвшая подполковницу Толиком, так что Катя поспешила откланяться.
До стоянки она добиралась бесконечно долго, а по пути домой продрогла до костей. Когда она наконец попала в свою квартиру, душа ее была полна самых мрачных предчувствий. Однако вопреки ожиданиям все было в порядке: пожар не случился, никто не разбил Кризису усатую башку о дверной косяк, а из кухни доносился умопомрачительный аромат тушеной по-кахетински в специальном соусе из красного вина, эстрагона и базилика хорошо откормленной парной курицы.
— Ну как там подруга? — Пахнувший шампунем Берсеньев был одет в шикарный, видимо, недавно купленный халат с надписью на спине: «Чемпион». Явственно представив, какое под ним крепкое, мускулистое тело, Катя сразу же ощутила знакомое томление в низу живота. Странное дело, она прекрасно понимала, насколько непонятен и наверняка опасен этот переродившийся Мишаня, однако чувство неизвестности было столь упоительно, что возбуждало не хуже петтинга.
— Я так замерзла… — Скинув куртеночку, Катя крепко-крепко прижалась к широкой берсеньевской груди, и мгновенно ее охватило бешеное желание выплеснуть все накопившееся в душе за сегодняшний день в громком крике наслаждения. Что вскоре и было сделано.
Глава двадцать четвертая
В двадцатых годах прошлого века в районе древних Фив французами под руководством египтолога Ж. Б. Шампольона производились археологические раскопки, и первой интересной находкой, извлеченной из-под многовекового слоя песка, была пара прекрасно сохранившихся гранитных сфинксов. Один из них был отправлен в Александрию, где его увидел А. Н. Муравьев, молодой русский офицер-путешественник, и загорелся желанием пробрести древнеегипетские изваяния для родины. Россия купила сфинксов за шестьдесят четыре тысячи рублей ассигнациями. На парусном судне «Буэна сперанса» — «Добрая надежда» — их доставили в Петербург и в конце мая 1832 года поместили на Круглом дворе Академии художеств. В те годы на набережной Невы велись работы по сооружению большой гранитной пристани с пологим спуском к воде, и в целях экономии для ее декорирования было решено использовать только что прибывшие фигуры сфинксов.