Карабарчик
Шрифт:
— Здорово! — произнес довольный Янька. — Вот так наши колыванцы! Утерли нос самому Наполеону.
…На следующий день ребята сбегали на каменоломню и, набрав цветных камней, стали собираться в обратный путь. Однако неожиданный приход алтайца Удагана расстроил их план.
Пришелец рассказал, что белогвардейцы вчера вечером, заняв Талицу, вышли на Тюдралинскую дорогу. Путь с Коргона был отрезан. Заставы врага, видимо, были
26
«Кара-корум» — так называлась контрреволюционная националистическая организация алтайцев.
— Моей деревне белый всех порол: старик порол, девка, баба, малайка порол, — говорил Удаган на ломаном русском языке. — Меня хлестал — вот смотри! — Сняв шубу, он показал свежие кровоподтеки на спине. — Мой малайка порол… — Алтаец тяжело вздохнул. — Сначала малайка шибко ревел, потом не ревел: мертвый был.
— Насмерть запороли мальчишку! — седые брови Журавея сдвинулись.
— А не слышал, как там моя племянница Устинья? — спросил старик. — Муж-то ее в партизанах.
— Как не слыхал! Вся деревня видел, — закивал головой Удаган. — Твой Устинья белый шибко хлестал. Потом руки вязал, ноги вязал, осина привязал, муравей тащил, под Устинья клал. Где нагайкой бил, муравей кучей сидел, в рот заползал, уши заползал, кусал, уй! — Рассказчик закрыл глаза. — Народ стал кричать: «Зачем Устинья мучишь?». Белый конем народ топтал, а сегодня деревню жег.
— Замучили… — голос старика дрогнул, — замучили Устиньюшку, изверги!
— Гады! — Янька вскочил на ноги.
— Пойдем, Удаган, с нами в Тюдралу! — обратился Кирик к алтайцу.
— Пойдем, пойдем, — закивал головой. — Моя все тропы Коргона знает. Дорога нельзя. Тайга пойдем. Партизан бумажка пишем, — сказал он решительно. — Ружье шибко надо, стрелять Колчак будем. Когда пойдем?
— Сейчас.
Мальчики повернулись к старику и остановились, изумленные. Добродушное лицо Журавея было суровым. Он лихорадочно собирался. Надел сапоги, старую солдатскую фуражку с выцветшим малиновым околышем и кокардой, похожей на потемневшую копейку. Из шкатулки, где хранились редкие камни, достал два Георгиевских креста и медаль. Из-под нар вытащил черную кожаную сумку. Не забыл и ружье.
Никто не стал спрашивать, куда собрался старик.
Шел Журавей твердым, размашистым шагом и всю дорогу молчал… Только на привале, когда все уселись отдохнуть, он спросил Яньку:
— Отец дома?
Мальчик ответил.
— А чей отряд на Чарыше?
— Алексея Громоздина.
Отдохнув, путники двинулись дальше. Ночь они провели в тайге, а утром Удаган вывел их к Тюдрале.
Возле избы Кобякова стояло несколько оседланных лошадей. Председатель собрал совещание командиров отрядов.
— Тюдралу нужно оставить в тылу и принять бой с карателями ниже Чарыша, — говорил он. — Нам необходимо до прихода основных сил Печерского организовать защиту села. Отряд Громоздина займет дорогу в версте
— Смерть паразитам! — Алексей Громоздин грохнул кулаком по столу. — Сбросим колчаковцев в Чарыш!
— Правильно! Тюдралу мы должны отстоять! — раздались дружные голоса.
Прокопий был внешне спокоен.
— Итак, товарищи, — продолжал он, — план есть. Но прежде всего нам нужно знать, какими резервами располагает враг. Задание, как видите, сложное и требует сноровки.
— Из моего отряда любой пойдет в разведку, — отозвался Громоздим.
— И мои не отстанут, — сказал Темир.
— Я пойду в разведку, — раздался вдруг старческий голос. К столу протиснулся Журавей. — Я пойду, — повторил он.
— И я! — Янька с надеждой посмотрел на отца.
— И я! — шагнул к столу Кирик.
— И моя пойдет. — Удаган встал рядом с Кириком.
— Ого! Нашего полку прибыло! — удивился Кобяков. — Ушли на Коргон двое, а пришли четверо. Хорошо. А лучшего разведчика, как дед Журавей, нам не найти. Солдат он бывалый и лесные тропы знает хорошо.
— Только вот что, Прокопий Иванович, — заговорил старый хранитель каменоломни. — В этом деле мне нужен помощник. Если вы, товарищи, согласны, — обратился он уже к командирам отрядов, — отпустите со мной Кирика.
— Ну как, Прокопий Иванович, решим? — спросил Громоздин.
— А сбережешь Кирика? Ведь дело опасное! — Прокопий испытующе посмотрел на Журавея. Услышав, что дед Журавей берет его в разведку, Кирик обрадовался.
— Знаешь что? — зашептал он Яньке. — Когда мы с Журавеем проберемся к белым, я где-нибудь спрячусь и начну палить из ружья.
Янька и сам не знал, что такое военная разведка, и ответил своему другу:
— Ты постарайся их главного начальника подстрелить.
— Ладно, — кивнул головой Кирик.
На следующий день из Тюдралы вышел нищий. Положив руку на плечо идущего впереди мальчика, он старательно семенил ревматическими ногами, стараясь не отстать от своего молодого спутника.
Это был старый Журавей. Одетый в лохмотья, босой, он походил на бродягу, которого можно было встретить на любой из проселочных дорог. Придерживая на ходу кошель, где вместе с хлебными крошками лежали две гранаты, Журавей поучал Кирика:
— Как только придем в Талицу, все примечай. Где стоят пулеметы, пушки — запоминай, а я займусь другим делом. Если выну из кошеля корку хлеба — это тебе знак: утекай от меня подальше. Понял?
Кирик кивнул головой.
— Ежели что случится, скажи Прокопию, чтобы хранил мои Георгиевские кресты и медали в сельсовете.
— А ты разве домой не придешь? — мальчик вопросительно посмотрел на Журавея.
— Гадать не буду, потому боевая обстановка, а ты наказ выполни.
Через час спутники заметили группу вооруженных всадников.
— Кто-то едет, — Журавей сгорбился и, продолжая опираться на плечи Кирика, направился навстречу конникам. — Что буду говорить — не вмешивайся, — прошептал он мальчику и, став на обочину дороги, оперся на клюшку.