Карабарчик
Шрифт:
Оба замолчали, думая о матери, которая беспредельно любила обоих.
— Ты подожди минутку. Я позвоню жене, чтобы она встретила нас.
Через несколько минут Кирияк вернулся радостный:
— У меня сегодня настоящий праздник: приехал Темир. А сейчас, пока жена хлопочет с обедом, пойдем к Чарышу.
Друзья миновали село и оказались на берегу Чарыша. Слышно было, как на лугу стрекотала сенокосилка, шел трактор, ведя на прицепе комбайн. В небе кружились голуби. Горы и леса, казалось, нежились в лучах солнца, отдыхали, согретые теплом июльского дня.
Мерно шумел горный Чарыш. Гордо подняв ввысь могучие ветви, слушает
ДЕТСТВО ВИКЕШИ
Глава первая
Восьмилетний Викеша проснулся от легкого потряхивания за плечо. Увидя перед собой деда, он сразу вспомнил, что тот обещал взять его с собой в волостную управу, и быстро вскочил на ноги.
— Умывайся и за стол, да не забудь лоб перекрестить, а я пойду насчет лошади…
Маленькая подвижная фигура деда неслышно исчезла из просторной избы.
Запах свежеиспеченного хлеба наполнял опрятную избу. Возле печки хлопотала бабушка Авдотья, такая же сухонькая, как и дед. Она изредка поглядывала на внука. Викеша подошел к рукомойнику, наклонился над деревянной шайкой и раза два плеснул водой на лицо. Перекрестившись, уселся за стол.
— А мама где? — лениво потягиваясь, спросил он.
— Коров доит, а за столом потягиваться грех, — наставительно заметила старушка.
— А тятя? — продолжал расспрашивать мальчик.
— Собирает деда в волость, — коротко ответила Авдотья и поставила перед внуком блюдце со сметаной и горячий калач.
Обжигаясь, Викеша дул на хлеб, макал его в сметану и ел с наслаждением. Когда он собрался вылазить из-за стола, бабушка поставила лопату, которой она вытаскивала хлеб из печи, и подошла к Викеше. Она погладила его шершавой рукой по мягким, как лен, волосам:
— Мать молоко несет, попей парного.
В избу вошла молодая рослая женщина с открытым приятным лицом крестьянки. Она поставила подойник на лавку и взглянула на сына:
— Что так рано поднялся?
— Я с дедушкой в волость поеду, — разыскивая глазами картуз, ответил Викеша.
— А отца спрашивался?
— Не-ет, вчера мне дедушка сказал, что поедем.
Викеша знал, что маленький, сухонький дед слыл грозой для домашних. Его слово было законом в семье Булыгиных. С первых дней своей сознательной жизни Викеша понял, что все в доме безропотно подчинялись старику. Боялись его и односельчане.
Несколько лет подряд Василий Иванович Булыгин — дед Викеши — был старшиной Долговской волости. Правление находилось в селе Долгое, что в семнадцати верстах от деревни Озерной, где жили Булыгины.
Заброшенная вдали от железных дорог и промышленных центров Зауралья деревня Озерная привольно раскинулись среди озер и перелесков Челябинского уезда. Дальше на юг шла бескрайняя Тургайская степь. На восток,
Большой крестовый дом Булыгиных, выкрашенный зеленой краской, резко выделялся на фоне серых крестьянских изб. Он, казалось, давил своей тяжестью, добротностью на захудалые постройки сельчан.
В тот день, как отправляться в волостную управу, дед долго искал в железной шкатулке какую-то бумагу и, найдя ее, бережно положил в карман частобора [36] .
— Ну, готов? — спросил он внука и, не дожидаясь ответа, закрестился на иконы, одновременно отдавая распоряжения снохе: — Пестрого теленка не выпускайте, а то опять в огород заберется. Да собаку не забудь покормить. — Перекрестившись еще раз, дед надел картуз и вышел на крыльцо.
Утреннее июньское солнце заливало теплом широкий двор с саманницей и амбаром. Возле дома стоял запряженный жеребец и нетерпеливо бил о землю копытом. Отец Викеши держал коня под уздцы.
36
Частобор — род кафтана.
— Степан, повод отпускай, когда вожжи возьму, — садясь в тарантас, крикнул дед.
— Ладно, — тряхнув стриженными под кружок волосами, коротко ответил тот.
— Садись, — кивнул старик внуку.
Мальчик проворно взобрался в тарантас, и когда дед крикнул отцу: — Отпускай! — Викеша стукнулся головой о плетеную стенку короба. Огромный жеребец вынес тарантас за ворота и помчался по деревенской улице. Перед глазами Викеши замелькали рваные плетни, крытые соломой избы, переулки и огороды. Прячась в подворотни, лаяли собаки, и одну из них, к большому удовольствию Викеши, дед огрел кнутом.
Встречные мужики торопливо сдергивали войлочные шляпы и угрюмо сторонились к заборам. На поклоны дед отвечал лишь небрежным кивком головы.
За околицей лошадь сбавила бег и через полверсты перешла на ровную рысь. Когда обогнули небольшое озеро, дед увидел на опушке березовой рощи палатки цыган. Он торопливо вытащил из кармана старшинскую бляху и повесил ее на грудь.
— Я вам покажу, конокрады, как без моего согласия селиться! Я вас уважу, голубчики!
Булыгин поднялся на ноги и сильно взмахнул кнутом. Не ожидавший удара жеребец сначала потоптался на месте, а затем рванул тарантас. Дед направил коня на палатки цыган. Жеребец, всхрапывая, помчался прямо на табор. От быстрой езды полы стариковской одежды трепетали по ветру, как крылья хищной птицы, и весь он был похож на злобного коршуна.
Цыгане заметили деда поздно. Отчаянно ругаясь, он вихрем налетел на табор и начал хлестать кнутом опешивших людей. Послышались крики и визг бегущих женщин, плач детей.
Проехав по табору, дед вновь повернул коня на палатки. Сбивая копытами висящие над огнем котелки и чайники, жеребец вынес разъяренного седока к лесу. Старик бросил вожжи перепуганному Викеше, поспешно выскочил из тарантаса и, не выпуская кнута из рук, побежал к галдевшей толпе.
— Варнаки, конокрады, вон из моей волости! — затопал он ногами и, размахнувшись, стегнул кнутом рослого чернобородого цыгана. Викеша с ужасом ждал, что толпа сомнет деда, но цыгане почему-то продолжали пятиться к палаткам. Они падали на колени, били себя в грудь и горячо просили о чем-то.