Каракалпак - Намэ
Шрифт:
— Вот что значит хорошее знание грамматики…
— Не говорите при мне об этой грамматике. Тоже мне, выдумали науку. Одно издевательство, а не наука. Я из-за нее ликбез бросил.
— Как это?
— А так. Проходили мы в ликбезе буквы. Все шло хорошо. Научились уже из букв слова составлять. Чего ж еще? Но нет. Является однажды учитель и говорит: «Сейчас я напишу на доске предложение. Я вам объясню, что такое подлежащее и сказуемое, и мы начнем изучать грамматику». Подходит он, значит, к доске и во всю доску пишет мелом: «Айтжан женился». У меня аж глаза на лоб полезли. Я вскакиваю и кричу: «Это ложь. Я еще холостой!»
Ну, стер он. А сам улыбается и говорит: «Тогда напишем другое предложение: «Айтжан не понял».
Ну как вам это нравится? Я же, выходит, и виноват. Разгорячился, конечно, и — опять на него. «Что, — говорю, — это значит? Почему это я «не понял»? Что я, глупее других, что ли? Вы что, хотите сказать, — что я безмозглый? А ну, стирайте это злостное оскорбление!»
Он говорит: «Извините. Я не хотел вас обидеть». Стер, конечно. Потом думал-думал и надумал. Подошел к доске и написал: «Собака залаяла».
Тут уж я вовсе из себя вышел. Меня оболгали, так меня же еще и собакой обзывают. «Пошли, ребята, отсюда, — говорю, — не нужна нам такая обидная наука. А по-каракалнакски мы и без всякой там грамматики говорить умеем».
В ликбезе нас человек двадцать было. Пятеро встали и пошли за мной. Из тех пятерых сейчас тут со мной — вон они лежат — Сеилхан, Каипберген, Сапарнияз и Ернияз. И ничего, не пропали без грамматики. Все живы. Верно я говорю?
— Верно, — ответил кто-то, давясь хохотом под одеялом.
— Эх, Айтжан, — вздохнул Сапарнияз, — может, из-за грамматики этой нас и в армию не взяли? Кабы не пошел я тогда за тобой, то сегодня уже сумел бы написать письмо домой или односельчанам на фронт. А так… — И он умолк.
— Пятым тогда был Отемис. С тех нор как ушел на войну, так ни разу и не написал домой. Думали уже, что погиб. А недавно прислал письмецо. Оказывается, ранен был. В госпитале лежал. Там сдружился с одним узбеком. Тот добрым малым оказался. Он-то и писал письмо за Отемиса. О себе Отемис сообщает мало, всего две строчки. А так все твердит: «Учитесь, аульчане. Учитесь. Без грамоты мы не только в армии, мы самому Аллаху не нужны. Учитесь сами и учите детей своих». Детей, бог даст, еще и выучим, а самим-то уж куда… Поздно уже. Да и некогда. Кто вместо нас лопатами махать станет?
— Конечно, мы необразованные. И работа у нас тяжелая. Да и вся жизнь, если вспомнить, нелегкой была. Сколько перевидели, сколько перетерпели. Может, мы и Аллаху не нужны, но нужны своим детям и внукам будущим. И власть Советская всем нам, всему нашему поколению, которое пережило революцию, коллективизацию и теперь вот войну переживает, всем нам великий памятник соорудила. Памятник этот — фамилии. Не было прежде у каракалпаков фамилий. А теперь есть. И фамилии те из наших имен образованы. Вон, посмотрите на Тулепбергена. Рядом с ним его отец Каипберген. А у Тулепбергена фамилия Каипбергенов. И дети его будут носить ту же фамилию. И внуки. И правнуки. И отныне весь их род будет Каипбергеновы. А мой род — Сеилхановы. А твой — Ерниязовы. Это
— А я бы вообще отменил не только фамилии, но и собственные имена. Когда тебя называют по имени, если к тому же имя редкое, то чувствуешь не только гордость, но и одиночество…
— Да брось ты. Одиночество чувствуешь, когда живешь отдельно от людей и когда тебя никто не окликает по имени…
Легенды, рассказанные перед сном. Вот, кстати, о том, что лопатой махать тоже не последнее дело.
Однажды старый хан, имевший множество сыновей, решил испытать их, чтобы знать, кому из детей трон оставить.
Испытать их он решил властью. Дал каждому из сыновей месяц поханствовать.
Все сыновья ханствовали нормально, а один как только сел на трон, так враз аппетита лишился. День терпел, другой терпел, а на третий пошел к отцу и говорит:
Не могу больше без еды. И еду принимать не могу. Нужно мне лекарство.
Отец ему отвечает:
Ты — хан. А хан не должен ни у кого ничего просить. Вот и ищи себе сам лекарство.
Сын подумал-подумал и решил расспросить соседей. Для этого отправился в соседнее ханство.
По пути встречает он своего приятеля детства. Тот стал землекопом и роет арык. Подъезжает хан к нему. Поздоровался землекоп и спрашивает на правах старого приятеля:
— Куда путь держишь, наш нынешний правитель? Хан объясняет ему. Мол, так и так, с тех пор как сел
на трон, так и аппетита лишился. А теперь, мол, еду поискать какого-нибудь лекарства.
— Есть у меня такое лекарство, — говорит землекоп.
— Ну, если есть, — говорит хан, — так зачем же мне ехать в чужие края и чужим людям кланяться? Давай твое лекарство, и дело с концом, а на вознаграждение я не поскуплюсь.
— Есть-то оно есть, — отвечает землекоп, — да только не здесь, а дома. А домой бежать я сейчас не могу. Нужно арык прорыть, подходит время сева. Не посеешь вовремя, не польешь к сроку, без урожая останешься. А если останусь без урожая, то мне никакая твоя награда не поможет.
— Вот что, — говорит ему хан. — Ты беги домой и неси сюда свое лекарство, а я, уж так и быть, тем временем покопаю за тебя.
Берет хан лопату и ну ею махать! Землекоп постоял чуток, посмотрел. Вроде бы у бывшего приятеля ладно получается. Арык он, похоже, и впрямь выкопать сможет, хоть, конечно, и мозоли натрет с непривычки. Это уж точно. Прикинул так землекоп и пошел к дому. А хан до вечера все копал и копал, только пот со лба вытирал.
К закату возвращается и землекоп.
— Ну, где твое лекарство?
— А я его дома оставил. Не знаю, сколько тебе надо. Пойдем ко мне, сам возьмешь сколько требуется.
Приходят они в хибарку землекопа. А его жена к ужину наготовила просяной каши. Хоть и без масла, но зато целое блюдо. Каша еще не остыла, парком исходит.
Видит это хан и говорит:
— Дай-ка я поем перед лечением. Угостите меня, пожалуйста, этой кашей.
Жена землекопа пододвинула к нему блюдо, и хан с устатку да в охотку все блюдо и умял. Кет да похваливает: