Карамзин
Шрифт:
В Москве известие о смене императора было получено утром 15 марта.
На перекладных из Петербурга прискакали генерал князь С. Н. Долгоруков и бывший московский обер-полицмейстер П. Н. Каверин, во весь опор они пронеслись по Тверской до дома главнокомандующего. (Люди рассказывали, что они во время этого проезда «встречающихся как будто взорами поздравляли и приветствовали».) С главнокомандующим графом Салтыковым и другими главными должностными лицами Москвы проследовали в Кремль, в Успенский собор. Там был оглашен манифест о кончине Павла I и о воцарении Александра I и началась присяга новому императору.
Известие быстро распространилось по Москве. Вигель вспоминает радостную атмосферу этого дня: «Знакомые беспрестанно
Вигель пишет о настроении первых дней нового царствования, о «восторгах», которыми приветствовали его «зарю», «весну», «все чувствовали какой-то нравственный простор, взгляды сделались у всех благосклоннее, поступь смелее, дыхание свободнее».
Естественно, первыми были отринуты внешние запретительные меры. «Первое употребление, которое сделали молодые люди из данной им воли, — рассказывает Вигель, — была перемена костюма: не прошло и двух дней после известия о кончине Павла, круглые шляпы явились на улицах; дня через четыре стали показываться фраки, панталоны и жилеты, хотя запрещение с них не было снято… К концу апреля кое-где еще встречались старинные однобортные кафтаны и камзолы и то на людях самых бедных».
За молодыми людьми последовали зрелые. «В апреле все пришло в движение, — продолжает Вигель. — Несмотря на распутицу, на разлитие рек, на время, самое неблагоприятное для путешествий, все дороги покрылись путешественниками: изгнанники спешили возвращаться из мест заточения, отставные или выключенные потянулись толпами, чтобы проситься в службу, весьма многие поскакали затем только в Петербург, чтобы полюбоваться царем. Исключая действительно порочных и виновных, все желавшие вступить в службу были без затруднения в нее принимаемы».
Ода Карамзина «Его императорскому величеству Александру I, самодержцу всероссийскому, на восшествие его на престол», написанная в марте 1801 года, выразила настроения и надежды тех дней:
Надеждой дух наш оживлен. Так милыя весны явленье С собой приносит нам забвенье Всех мрачных ужасов зимы…Между прочим, хотя был объявлен официальный траур, в Москве траура под разными предлогами, как отмечает Вигель, почти никто не носил.
До коронации нового императора, которая совершалась по традиции в Москве, должно было пройти не менее полугода, но Александр, как говорили, собирался приехать в Москву уже в мае. Карамзин к предстоящему прибытию императора написал новую оду.
Почти все московские поэты готовили поздравительные оды, многие из них были напечатаны. Их многочисленность вызвала эпиграмму Дмитриева. Он писал, противопоставляя московских стихотворцев Дени Экушару Лебрену, единственному тогдашнему французскому одописцу, ибо больше во Франции никто од не сочинял:
В большинстве случаев (это относится и к оде самого Дмитриева «Песнь на день коронования Его Императорского Величества Государя Императора
Свобода, о которой пишет здесь Карамзин, — это личная независимость человека от чьей-либо частной воли и подчинение одному лишь закону. Он приходит к выводу, что «свобода состоит не в одной демократии; она согласна со всяким родом правления, имеет разные степени и хочет единственно защиты от злоупотреблений власти». Истинная свобода должна быть личной свободой, личной независимостью, но в рамках закона, выход за пределы которого Карамзин называет «необузданностью».
Впоследствии к такому же пониманию придет Пушкин, который писал в стихотворении 1836 года «Из Пиндемонти»:
Иные, лучшие мне дороги права; Иная, лучшая потребна мне свобода: Зависеть от властей, зависеть от народа — Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать… — Вот счастье! Вот права…Ода Карамзина отмечает важный рубеж его жизненного и творческого пути: судя по ее тексту, в апреле — начале мая он принял решение серьезно заняться историей. Если в предыдущей, мартовской, оде на восшествие Александра на престол он выступает как литератор — «се Музы, к трону приступая», то в апрельско-майской оде на приезд императора в Москву (в конце концов, адресованной «на коронацию») Карамзин приветствует императора от лица истории, где возвещается «глас веков», и в заключение заявляет о перемене в своих занятиях:
Монарх! в последний раз пред троном Дерзнул я с лирою предстать; Мне сердце было Аполлоном: Люблю хвалить, но не ласкать; Хвалил, глас общий повторяя. Другие славные певцы От муз приимут в дар венцы, Тебя без лести прославляя. Я в храм Истории иду, И там… дела твои найду.К предпоследней строке Карамзин делает подстрочное примечание: «Автор занимается Российскою Историею».
Одновременно со стихотворной одой «На прибытие императора Александра I в Москву» Карамзин пишет прозой исторический труд «Историческое похвальное слово Екатерине II».
Известен критический взгляд Карамзина на личность и правление Екатерины II — «Тартюфа в юбке». Но здесь, оставляя в стороне все упреки и претензии к ней, он обращает внимание читателя (а читателем «Похвального слова» он видит прежде всего Александра I, и при издании оно выходит с посвящением вступающему на престол императору) преимущественно лишь на одну отрасль ее деятельности, на начатый и неосуществленный проект создания свода государственных законов, базирующихся на единых — прогрессивных для ее времени принципах и взглядах.