Карандаш с полустертой надписью
Шрифт:
Ну, разбил я его в конце концов молотком. Разбил, сунулся поглядеть, в чем там дело — все детали на месте! Ну все, до одной (я ж немного в технике разбираюсь, знаю, что говорю). И — на работал, хоть ты тресни!..
Болельщики-«динамовцы» возвращаются, вынуждая
— Ну ладно, с вентилятором не сложилось — и бес с ним. Так я, дурень, слоненка нарисовал… Вот вы когда-нибудь пытались нарисовать слоненка? Не мультяшного, настоящего?
— А зачем вам понадобился слоненок?
Почти-старик краснеет:
— Думал внучке подарить. Ну, она как-то книжку прочитала, и с тех пор это ее мечта: иметь живого слоненка. И я — нарисовал. Хобот, уши, глаза (бивней не стал — у слонят, кажется, нету бивней), ноги, хвостик. Все как положено. Знаете, что с ним случилось?
— Издох ваш слоненок, — угрюмо произносит здоровяк. — Наверняка издох.
— Да, — почти-старик сокрушенно вздыхает, — так оно и было. Хотя пару секунд жил… Как он кричал!.. Как!.. Но я о другом, знаете. Я много еще потом перепробовал всякого овеществлять, и ничего у меня не выходило. Потому что я с детства не умею рисовать, да, не умею. А…
— Простите, при чем тут изменения в истории? — устало спрашивает здоровяк и тоскливо косится на дверь в тамбур.
— Ну, это же так просто. Ведь если б я умел рисовать по-настоящему, чтобы нарисованное работало, я бы мог, скажем, овеществить сотни тонн продуктов, возвести дома, я бы…
— Бумаги б не хватило, — презрительно
— Вот, — произносит почти-старик тихо-тихо, его слова становятся едва слышны на фоне перестука колес и разговоров в соседних плацкартах, — вот именно. Но у каждой медали есть и обратная сторона. Представьте, я когда услышал про войну, сразу и подумал: ведь я мог бы остановить ее… мне так кажется, по крайней мере.
— Как? Нарисовать «мир во всем мире»?
Почти-старик качает головой и произносит всего шесть слов, но на здоровяка они действуют убийственно: он бледнеет и перестает дышать.
— Стирательная резинка на другом конце карандаша.
— …
— Да-да, стирательная резинка. Я случайно себе ею стол продырявил, — горько усмехается. — До сих пор кто приходит — удивляется: как ты так сподобился!
Здоровяку явно не по себе:
— Так… карандаш…
— Я сжег его.
Они молчат, я молчу, катается по пластиковой столешнице несъеденное вареное яйцо.
— Почему? — спрашивает наконец здоровяк. — Неужели только потому, что не умел рисовать?
Почти-старик качает головой:
— Нет, не поэтому.
Он цокает языком и начинает невыносимо долго расправлять мятую занавеску на окне.
— Не поэтому. У меня ведь времени было — вагон. Полно у меня было времени. Да-а… Я научился рисовать — так, чтобы и работало, и… Понимаете, я научился рисовать… Вот почему.
Мы все куда-то едем, едем. Соседи больше не произносят ни слова. Я просыпаюсь.