Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
«Каждый человек достоин любви».
«Человек должен быть человеком».
И не только на его надгробиях, но и на всех остальных:
«Каждый человек достоин любви».
«Человек должен быть человеком».
Перевод с пушту Л. Яцевич
Старик-рубабист
Старый рубаб был свидетелем многих событий в разные времена его жизни, и в каждой струне звенела своя история. Он, как и его хозяин-старик, прошедший через многие
— Рубаб… Он мой друг. Смелый, верный и преданный. Мы неразлучны. И в горе и в радости…
Ничего дороже рубаба у него не было в жизни. Как же мог он его не любить? Благодаря рубабу в его памяти оживало прошлое. Чего только рубаб ему не рассказывал! Он хранил его песни. Вселял в душу покой. Старый рубаб тоже чувствовал себя в руках музыканта, как чувствуют себя после долгой разлуки в объятиях друга. Звуки рубаба походили на жалобу, слетавшую с нежных губ возлюбленной. И так они трогали душу старика! Будто к нему снова вернулась молодость и любовь.
Как-то в его хибарке собрались молодые односельчане. Пальцы старика ласково касались струн, будто он играл волосами любимой.
В звуках рубаба были все его мечты, все надежды. Он склонился над самыми струнами, будто жаждал услышать, о чем они говорят. Никогда еще струны рубаба так не звучали, казалось, пальцы музыканта творят волшебство. Все слушали, затаив дыхание, наслаждаясь мелодией. Струны словно оплакивали судьбу старика, и даже сам музыкант не мог понять, что сегодня с его рубабом.
Обычно во время игры парни перебрасывались шутками, смеялись, но сегодня они слушали, не шелохнувшись. Да и старик, как это было раньше, не пел. Никто не прикоснулся к мангаю[ Мангай— род музыкального инструмента — большой кувшин с натянутой сверху кожей, как у бубна.], не обмотал его горлышко цадаром, не запел, не заиграл. Все слушали рубаб, который уже не плакал, а рыдал. Вдруг рубабист резко изменил мелодию и посмотрел на нас так, словно только сейчас заметил. Наигранно улыбнулся, но звуки рубаба тут же смахнули улыбку, и старик громко запел:
Я возьму мой рубаб, И мы вместе с ним будем оплакивать мою молодость.Пальцы старика все быстрее бегали по струнам, словно вновь обрели молодую силу.
У меня в руках рубаб, Он сладко рассказывает мне о любимой.Музыкант все ниже склонялся над инструментом. Глаза его наполнились слезами. Мы переглянулись: «Что это со стариком?»
Я снова положил рубаб на колени. Рубаб мой друг. А ты меня забудешь.Последние слова утонули в рыданьях. Пальцы музыканта замерли. Смолкла мелодия.
Он
Давно это было. Все успели забыть его имя — Индзыр, и звали просто — старик-рубабист.
В молодости музыканту пришлось пережить немало горя, хотя рос он в зажиточной семье. У него было много верных друзей, сильных и смелых, и из-за этого они часто ссорились с отцом. Отец не любил людей, ни с кем не общался. Богатство его росло, а душа оскудевала.
Он говорил сыну:
— Ты скоро все промотаешь. А без денег человек не человек. Только деньги приносят уважение.
— Нет, — возражал сын. — Не деньги, а друзья. И я всегда буду делиться с ними всем, что имею.
Ссоры с отцом учащались, ни один не хотел уступать.
И вот настал день, когда Индзыр навсегда ушел из дома. Была тому и еще причина. Индзыр полюбил девушку, но отец ни за что не дал бы согласия на женитьбу: девушка была не из «той» семьи. Мать Индзыра несколько раз робко заговаривала об этом с мужем, но тот приходил в ярость:
— Молчи! Не то я заткну тебе рот…
И как ни упрашивал сын, мать не решалась больше напоминать об этом мужу и только плакала.
Инздыр ушел из дому с пустыми руками, даже не потребовал у отца свою «долю».
Он стал бедняком. Но это его даже радовало. Он ни на минуту не расставался с друзьями. К тому же появилась надежда осуществить свою заветную мечту, жениться на любимой. Но его отец, жестокий и хитрый, сделал так, что девушку обручили с другим.
Индзыр был вне себя от горя и не знал, что делать. Ему и в голову такое не приходило. Ведь он уже собирался засылать сватов.
Отец надеялся таким образом заставить сына вернуться и взять в жены девушку из богатой семьи.
Друзья советовали Индзыру похитить любимую, но тот считал это для себя позором. Он так страдал, что в конце концов рассудок его помутился. Он все время молчал, а то вдруг начинал говорить сам с собой. Друзья водили его к зйаратам[ Зйарат— посещение святых мест, а также само место паломничества, святыня.], к докторам и знахарям, ничего не помогало. А его любимая, которую хотели выдать замуж против ее воли, умерла за несколько дней до свадьбы. Говорили, что она отравилась. Индзыр при одном упоминании о ней заливался слезами.
Друзья не бросили Индзыра в беде. Они построили ему домик неподалеку от деревни, купили рубаб. Там он и жил, деля свое горе с рубабом. Единственным, самым близким другом, которому он посвятил всю дальнейшую жизнь.
Шло время, Индзыр состарился, многих его друзей уже не было в живых, но дом музыканта никогда не пустовал. Приходили молодые люди, пели, играли, пили чай, веселились…
Он так и не выздоровел окончательно, бывало, найдет на него, и он начинает плакать. Молчит и плачет. Даже в хорошем настроении он мало говорил.