Карденио

Эмар Густав

— Хочу предложить вам некоторые условия! — громким, твердым голосом проговорил юноша.

При этих словах Черная Птица, державшийся все время в стороне, выступил вперед, поняв, что настала удобная минута вернуть потерянную власть. Медленно прошелся он между воинами и остановился в десяти шагах от Карденио.

— Что нужно белому? — холодно спросил он.

— Справедливости! — последовал лаконичный ответ.

— Уши вождя открыты. Пусть молодой воин говорит. Черная Птица слушает его!

Не изменяя своего положения и не опуская ружья, юноша

громко проговорил:

— Я вижу, что воины сиу обратились в трусливых ланей! Они теперь ведут войну с женщинами, пользуясь их слабостью и беззащитностью.

Глухой ропот пробежал между индейцами, но грозное и повелительное движение руки вождя заставило их замолчать.

— У всех индейских племен существует обычай уважать женщин, — гордо продолжал Карденио. — Недостойно храбрых воинов пользоваться их слабостью и подвергать мучениям. Этим вы навлекаете на себя позор! А теперь слушайте, что я хочу предложить вам.

— Слушаем! — проговорил Черная Птица.

— Вы возвратите немедленно свободу обеим белым женщинам и отпустите их домой в сопровождении белого пленника.

— Положим, мы согласимся на это предложение. Но что мои воины получат взамен? Они не могут возвратиться домой с теми жалкими скальпами, которые им достались. Мы понесли большие потери, но от наших выстрелов не погиб ни один белый предводитель. Черная Птица ждет ответа молодого орла. Пусть говорит быстрее! Кровь наших братьев вопиет о мщении.

— Я дам вам возможность удовлетворить это чувство, — твердым голосом проговорил отважный юноша. — Исполните мое требование, отпустите пленниц, и я тотчас разоружусь и отдамся в ваши руки. Я еще молод, но вам всем хорошо известна моя сила и верность глаза. От моих пуль погибло немало ваших воинов. Так возьмите меня, привяжите к одному из столбов, и я буду в продолжение многих часов услаждать ваш слух предсмертной песней.

Индейцы высоко ценят храбрость, поэтому предложение Карденио было принято с удивлением и восторгом.

Но тут какой-то крик отвлек внимание краснокожих. Все взоры устремились в ту сторону, где показалось около сотни всадников. Впереди неслись дон Бартас, незнакомец, Пламенное Сердце и дон Рамон.

Быстрым как молния движением Черная Птица обернулся и толкнул аббата так сильно, что тот упал. Но это падение спасло ему жизнь, так как в ту же минуту пули засвистели над его головой.

— Теперь мы квиты! — с нервным смешком пробормотал Черная Птица и вскочил в седло. — Вперед! — закричал он. — Смерть апачам!

— Смерть, смерть апачам! — повторили краснокожие, устремляясь за своим предводителем. Пленники были забыты. Несмотря на овладевшее ими бешенство, сиу, будучи опытными воинами, поняли, что в открытом поле они не в состоянии атаковать неприятеля, а потому бросились к густому лесному участку, где спрятались, готовые каждую минуту отразить нападение.

Между тем отряд апачей проскакал мимо, не обращая на них никакого внимания, и направился

прямо к берегу, где находились пленники.

Трудно описать радость, охватившую всех членов семьи дона Бартаса при свидании друг с другом; объятиям, слезам и поцелуям не было конца; от счастья никто не мог выговорить ни слова.

В продолжение этой трогательной сцены незнакомец и аббат стояли несколько в отдалении от остальных и вели оживленную беседу, а Карденио снова сел на своего скакуна.

— Ну что же, отец, — спросил он дона Бартаса, — перестали ли вы сердиться на меня за то, что я покинул вас в саванне и прискакал сюда раньше других?

— Негодный мальчишка! — голосом, полным любви и нежности, проговорил дон Мельхиор. — Ты причинил мне много беспокойства, но зато теперь доставил невыразимую радость. Ведь это ты спас их!

Но в эту самую минуту до них донеслись дикие крики и холодные щелчки выстрелов.

— К оружию! — воскликнул дон Рамон.

Все бросились по своим местам, но Карденио и миссионер поспешили к донье Хуане и Флоре. Они увлекли их под защиту скалы, где они могли оставаться в полной безопасности. — Карденио, останься с нами! — с мольбой воскликнула! Флора.

— Дитя мое, не покидай нас, умоляю! — со слезами проговорила донья Хуана.

— Я не могу сделать это! — горячо возразил Карденио, вскакивая в седло. — Мое место около отца! — С этими словами он пустил лошадь в карьер и исчез.

— Боже мой, Боже мой! Спаси его! Спаси их! — с отчаянием прошептали обе женщины.

— Помолимся! — сказал миссионер. — Господь, который сегодня так много сделал для нас, не покинет нас и теперь!

Всадники неподвижно стояли на занятой ими позиции, тревожно всматриваясь в сторону леса, откуда доносились звуки выстрелов и где, видимо, шло жестокое сражение. Между тем крики все приближались, и вскорости между деревьями замелькали разрисованные полуобнаженные фигуры индейцев, спасавшихся бегством. Заметив укрепленную линию воинов дона Бартаса, они поспешно снова скрывались в чаще. Дон Мельхиор понимал, что это было последнее, решительное сражение, и, приняв начальство над своими воинами, разделил их на два отряда: один, в котором находились незнакомец, Карденио и дон Рамон, он оставил на прежнем месте, а другой — под начальством Пламенного Сердца — расположил напротив первого, на расстоянии пятисот шагов от него.

Между тем положение индейцев, застигнутых в засаде врасплох, было критическим. Дело в том, что комендант Эдвард Струм, отпустив Педрильо с самым неблагоприятным для дона Бартаса ответом, тотчас же отдал одному из офицеров приказ отправиться в расквартированный поблизости ирландский батальон и немедленно возвратиться с двумя сотнями драгун, причем каждый драгун должен был прихватить к себе на лошадь еще по одному пехотинцу. Это приказание было немедленно исполнено, и через два часа Эдвард Струм, по-прежнему осыпая всех бранью и проклятиями, выступил из города во главе отряда и направился к имению дона Бартаса.