Карельская сага. Роман о настоящей жизни
Шрифт:
– Свечку делает, выплюнуть пытается, тварь, – Алексеич схватил веревку и вместе с Кириллом принялся ее тянуть. – Быстрее давай, а то уйдет.
Щука была уже возле самого берега. Веревка больно врезалась в ладони Кирилла. Алексеич раздвинул сапогом траву и шагнул в воду. Последний рывок щуки – и она оказалась на берегу. От неожиданности Кирилл потерял равновесие и упал в траву, сжимая веревку и продолжая ее тянуть.
– Но-но, попалась! – Алексеич не без труда схватил щуку за глаза и отбросил подальше на берег. – Поздравляю, мама будет рада.
Кирилл отряхнулся и подошел к
– Вот теперь понимаешь, брат, зачем проволока нужна? Глянь, какие зубы. Жилку перекусывает, а вот проволоку ей точно не взять.
– Ага, – ответил Кирилл, пытаясь взять щуку за жабры.
Алексеич с размаху ударил его по рукам.
– Не балуй, брат! За жабры щук не бери, перережешь руки. У них как лезвие жабры острые. Страшное дело. Сейчас тебе на проволоку подцеплю, так и понесешь. А то она еще склизкая, весь рыбой провоняешь, от мамки нагоняй получишь.
– Мама меня никогда не ругает! – заявил Кирилл.
Алексеич посмотрел на него и нахмурился.
– Это хорошо, брат, что не ругает, но и ты ее не подводи, не пачкайся. Рыбную вонь в жару истребить тяжело.
Солнце припекало. Кирилл шел, тяжело дыша от жажды, и гордо нес щуку. Чтобы хвост щуки не волочился по земле, приходилось прилагать усилия. Алексеич шел позади с удочкой и банкой с червями в одной руке, успевая обмахивать себя шляпой и сматывать на ходу веревку другой. Когда они поднялись по пригорку и подошли к дому, то увидели Лену, половшую грядки в огороде.
– Мама, смотри, какую мы поймали! – крикнул Кирилл и, тужась, поднял рыбу над головой.
– Батюшки мои! – Лена сняла перчатки и вытерла со лба пот. – Это как же вы такую огромную! Это что, щука?
– Щука, мама! Большая, правда? Знаешь, как она дергала! Мы с Алексеичем тянули, а она такая злая, дергала, дергала, дергала! Я уже думал, что не поймаем, что уйдет!
– Ну, молодцы! Я вам с нее котлеты сготовлю. Неси в дом. Да умойся как следует и попей, а то не пойми на кого похож. Я тебе молока принесла, бидон на столе.
Она посмотрела на Алексеича, а тот пожал плечами.
– Чему ребенка учишь! Он теперь каждый день за этими щуками бегать будет, а мне в огороде помощь нужна, картошку окучить, прополоть. Скоро огурцы будут, если от заморозков не померзнут. Сухих веток на дрова насобирать.
– Да справимся мы, справимся. На выходных и я тебе помогать буду. А что, уже два часа?
– Нас отпустили раньше, сегодня вечерняя бригада моет ванны.
Даже вечером жара не отступала. Алексеич чистил щуку и, пока в печи разгорался огонь, крутил ручку старой скрипучей мясорубки. В радиоприемнике садились батарейки, и сразу после новостей Лена повернула ручку и выключила его. В доме снова стало тихо. «Тебе б керосинку завести, хозяйка», – деловито заметил он, но Лена лишь фыркнула по этому поводу. Кирилл, захлебываясь от удовольствия, в подробностях пересказывал маме историю о том, как щука клюнула и как ее удалось вытащить на берег. Лена слушала, а перед глазами у нее проносилось собственное детство, лето в этом
Свечу не зажигали допоздна. Летнее солнце закатилось за озеро и повисло над лесом. Его красный краешек будто бы задевал небо, ставшее похожим на бескрайнюю морскую бездну. Вода в озере покрылась огненно-красным бархатом, который расстелился и на макушки деревьев, на кусты, на покосившийся забор, на грядки с зеленью, на крыши соседних, стоявших заколоченными домов. «Гу-гу-гу!» – кричала в лесу неведомая птица, словно намекая: «Пора, поторопитесь». И по ее зову на красном бархате засверкали блестки: то тут, то там на темно-синем небе карельской белой ночи, на его красной кайме загорались звезды.
II
Лене не хотелось ехать в город. Она уже редко вспоминала прежнюю городскую жизнь, работу, новую квартиру, в которой они с Кириллом успели пожить совсем немного. На поездке настаивал Алексеич:
– Да тебе самой дела в порядок привести надо, квартиру проверить, на работе объясниться. Никто другой за тебя это не сделает.
– А что мне сказать им? Они и так всё знают! И мне они что скажут? Поблагодарят, что я взяла и, никого не предупредив, сбежала?
– Поверь, им плевать на это, – Алексеич опустил голову, чтобы не смотреть Лене в глаза.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Откуда?
– Просто знаю и всё, – он обиделся, взял куртку и вышел. В окно Лена увидела, как Алексеич пошел по дороге обратно к себе в поселок.
Лена уже успела усвоить, что бежать за ним бесполезно. Иногда Алексеичу требовался покой, чтобы обдумать кое-какие вещи, поразмышлять в полном одиночестве. В комнате колхозного общежития ему никто не мешал. На следующее утро он обычно возвращался с новыми мыслями и идеями, даже не вспоминая о сказанных накануне колкостях.
– Надо, поедешь, – сказал он день спустя. – Сама же себя зауважаешь, если съездишь. По магазинам пробежишься, вдруг что дают. У тебя ребенок раздет, сама поизносилась, вроде при деньгах, а всё ждешь, что к нам чего завезут. Никаких дефицитов тут не бывает. Езжай. Составь список, что купить нужно. Если на работе начальство, ты говоришь, знало о пожаре и не совсем конченые сволочи, то дадут расчет…
– Какой расчет, Дима?
– Такой расчет. Прекрати спорить. Ты что, поехала туда и всё узнала? Нет. Ты уже какой день со мной по этому поводу споришь. Зачем? Ну, хорошо, с работой ясно, тебе виднее, как там, в школе и в твоем этом издательстве. Но квартира, которую ты бросила. Посуди сама, случись что здесь, ты всегда сможешь вернуться туда.
– Там всё выгорело, вообще всё, окна и те фанерой забиты.
– Да не об этом я!
Алексеич чувствовал, как Лена мало-помалу начинает задумываться о поездке. Она продолжала спорить, отказывалась говорить на эту тему, уходила в огород. Он нисколько не удивился, когда в один прекрасный день она заявила, что взяла выходной и поедет в город, чтобы показаться на работе, посмотреть, что делается в квартире, внести квартирную плату и купить по списку всё то дефицитное, что в поселковом магазине вряд ли появится.