Карьера Ногталарова
Шрифт:
Когда настала зима, лезгин приехал ко мне в гости.
— Приезжай ко мне в Дагестан летом! — сказал он на прощанье.
Я, разумеется, поехал. Мой друг лезгин встретил меня на станции. С ним были его товарищи. Все они были вооружены до зубов. Все дни со мной обходились, как с самым дорогим гостем, угадывали мое малейшее желание, как говорится, смотрели в рот. Мы, азербайджанцы, тоже народ гостеприимный, но тамошнее гостеприимство поразило меня. Хозяин глаз с меня не спускал. Даже когда я выходил немного погулять, он сопровождал меня вооруженным. Да и дома не расставался с винтовкой. Мне показалось это
— Душа моя, таков обычай нашего аула.
Ну что ж, обычай, так обычай. В общем, неплохой обычай, решил я. Не знал я, что у этого обычая есть другая сторона. Оказалось, что в этом ауле личного врага из мести не убивают, а отправляют на тот свет его дорогих гостей. Так что в силу обычая лезгин и убил гостя сельского старшины… И вот теперь ему приходилось охранять меня. Я ведь был очень дорогим гостем… Но обо всем этом я узнал потом.
Однажды вечером мой друг готовил во дворе ужин. Винтовка лежала позади него. Я, ничего не говоря, взял ее и унес в дом. Вокруг бегали дети, и я боялся, что кто-нибудь заденет ружье и оно выстрелит. Мы стали ужинать. Только протянули руки, чтобы взять первый кусок, как на скатерть легли тени. За нашими спинами стояли два вооруженных лезгина с мрачными лицами. Один направил винтовку на хозяина, а другой приставил кинжал к моей груди. Мой друг быстро повернулся, шаря рукой по земле.
— Где винтовка?! — крикнул он.
Вместо ответа я спросил:
— Что хотят от меня эти люди, душа моя?..
Он замотал головой так, как будто у него сильно болели зубы.
— Я же тебе говорил, у нас обычай такой, братец гость. Обычай! — грустно повторил лезгин.
Вдруг он страшно закричал, прямо завизжал:
— Ничего, ничего! Пусть только он тебя убьет, пусть! Клянусь, я убью в его доме самого дорогого гостя! Как капусту изрублю! Не мужчина буду, если я так не сделаю! Можешь умирать, братец гость. Не беспокойся, я отомщу за твою кровь! Страшно отомщу!
Мне стало смешно. До того смешно, что я не сдержался и так захохотал, что кинжал, приставленный к моей груди, мелко задрожал. Человек, который держал его, выпучил глаза. Тут же он убрал кинжал и сказал растерянно сквозь зубы:
— Ну и человек! Перед своей смертью смеется. Нет, такого я не могу убить! Наш счет останется незаконченным до нового гостя, — сказал мститель.
Оба лезгина ушли. Хозяин обнял меня:
— Ай, какой ты молодец, брат! У тебя душа льва! Не знаю, есть ли у льва душа, но моя душа в это время была в пятках. Первый раз в жизни я смеялся, когда все тело покрылось холодным потом. Ох, не легко смеяться перед смертью, сынок, ох, трудно!..
Отец умолк. А мне в голову пришла интересная мысль. По-моему, умереть смеясь, лучше, чем смеяться перед смертью и остаться в живых. Кто знает, выпадет еще на твою долю такая смерть?.. Упустить такой редкий случай — просто смешно. И я рассмеялся. О причине моего смеха, я, конечно, не мог сказать отцу. Поди скажи ему, почему он не использовал такой случай, пятьдесят лет назад? И меня охватил новый приступ смеха. Глядя на меня, расхохотался и отец. Он словно понял, отчего я смеюсь. Услышав раскаты нашего хохота, прибежала мать и спросила, улыбаясь:
— Чего
Брак по расчету
Ничто не радовало черноокую красавицу Кесире-ханум. Настроение ее ухудшалось по мере того, как она приближалась к порогу новой жизни. Вот этот-то порог ей и не хотелось переступать.
Предчувствия терзали ее душу. Тяжелые мысли — порождение одиночества, но Кесире-ханум, очевидно, не знала об этом и все больше отдалялась от своих подруг-однокурсниц.
Во время перерыва она уходила в самый дальний угол аудитории и глядела в окно на стену соседнего дома, увешанную рекламными афишами.
Да, Кесире-ханум переживала. Тоска молодой красавицы не поддается описанию, ибо причина ее глубока и сложна.
Как-то к ней подошла Сефура, ее однокурсница и подруга, и тревожно спросила:
— Что с тобой, ханум? Почему ты таешь, как свеча?
Мы сказали — подруга Сефура? Это верно. Но дружными подругами Кесире и Сефура были больше года назад. До замужества Сефуры. А затем они… Нет, не то чтобы поссорились, а просто охладели друг к другу. Из-за различия во взглядах. Замужество Сефуры лишь подчеркнуло это различие. Видите ли, Сефура собиралась выйти замуж за офицера милиции. И уведомила об этом Кесире-ханум.
Красавица Кесире, статная, черноокая, горделивая, была поражена:
— За милиционера? Что, других людей уже нет вокруг нас? Неужели ты полюбила человека, не обладающего никакой специальностью?!
Сефура не оценила удивления Кесире.
— Я же полюбила его, при чем тут специальность? Во-вторых, работник милиции — это очень серьезная специальность. И не каждому она дается. Мой жених — оперативный работник, он смелый, отважный, всесторонне образованный, недавно окончил высшую школу и вообще весьма воспитанный человек. Я бы всем достойным девушкам пожелала такого мужа, как мой Гулам.
— У твоего жениха, может быть, действительно много похвальных качеств. Но все-таки он — милиционер.
Теперь и вам, уважаемые читатели, известно, в чем состояло различие во взглядах подруг.
Сефура, защищая свою точку зрения, сказала что-то обидное в адрес Кесире, та тоже не осталась в долгу. Итак, причиной размолвки стало разное понимание места и роли милиции в нашей жизни, а также образ милиционера-современника.
Однако добросердечная и незлопамятная Сефура пригласила Кесире на свою свадьбу.
Однако гордая Кесире-ханум, учтиво поблагодарив подругу за приглашение, на свадьбу не пришла. И даже сказала, про себя конечно, такие слова:
— Милицейская свадьба… Мне там делать нечего.
Встретив в коридоре института Сефуру, Кесире вежливо улыбнулась, на ходу поздравила подругу и прошла в аудиторию.
Однако (в третий раз) добрая Сефура стала замечать затаенную грусть Кесире.
В этот день Сефура подошла к окну, нежно прикоснулась к плечу Кесире и участливо спросила: