Карьера одного борца
Шрифт:
– Я этого не нахожу, - ответила Алиса с неудовольствием.
Лидия не обратила внимания на ее тон и продолжала:
– По-моему, он или человек скромного происхождения, как вы подозреваете, но побывавший в обществе, или джентльмен, но непривычный к обществу. Я не вижу оснований, по которым можно было бы разрешить эту дилемму.
– Но его разговор далеко не учтив, а произношение вовсе не безупречно. У него грубые и черные руки. Разве вы этого не заметили?
– Заметила и полагаю, что если бы он был действительно из низших слоев общества, то следил бы за своим произношением, чтобы скрыть это. Такие люди никогда не погрешат
– Но у него должно быть какое-нибудь положение в обществе. Он, очевидно, коротко знаком с лордом Вортингтоном.
– Лорд Вортингтон - ярый спортсмен и знается со всякими людьми.
– Да, но он вряд ли позволил бы жокею обнимать себя, как сделал мистер Байрон.
– Вероятно нет, - задумчиво ответила Лидия.
– Во всяком случае, я не верю, что он - расстроивший свое здоровье ученый, как рассказывал Люциан.
– Я знаю, кто он, - неожиданно воскликнула Алиса.
– Он просто оберегает своего сожителя и ухаживает за ним. Помните, как он назвал Меллиша сумасшедшим.
– Очень возможно... по-видимому, - согласилась Лидия.
– Как бы то ни было, он доставил нам предмет для разговоров, а это большая услуга в деревне.
Они уже входили в замок. Лидия на минуту остановилась на террасе. Высокая труба виллы, где жил ее новый знакомый, чернела на фоне светлого облака, за которым заходило солнце. Она улыбнулась какой-то мысли, пришедшей ей в голову, подняла на мгновение глаза на черного мраморного египтянина, бесстрастно смотревшего из своей ниши на золотившееся закатное небо, и пошла вслед за Алисой.
Несколько позднее, когда ночь уже совсем спустилась на землю, Кэшель сидел у себя в кресле и думал. Его сожитель без сюртука курил у огня и присматривал за кастрюлей, в которой что-то варилось. Он взглянул на часы и нарушил установившееся молчание:
– Пора идти спать.
– Пора вам пойти к черту!
– гневно ответил Кэшель.
– Я ухожу.
– Идите и схватите простуду. Это будет очень благоразумно.
– Ступайте сами спать, благоразумный человек. Я желаю пройтись.
– Если вы выйдете сегодня вечером на прогулку, то лорд Вортингтон потеряет свои пятьсот фунтов, это как пить дать. Вам не одержать победы над противником в пятнадцать минут, если будете гулять по ночам. Вы это прекрасно знаете.
– Хотите пари два против одного, что я буду спать на сырой траве и побью Длинного Датчанина еще до срока в первую же схватку?
– Не делайте глупостей, - пытался уговорить его Меллиш.
– Ведь я советую для вашего же блага.
– Предположим, я вовсе не хочу, чтобы мне советовали для моего блага. Что вы на это скажете? И выбросьте ваши вареные лимоны. Сколько прекрасных речей вы ни произнесете, я не стану их есть.
– Какой бес в вас вселился сегодня?
– негодующе ответил Меллиш.
– Вы знаете, что вам необходимо есть вареные лимоны. И я столько потрудился над ними!
– Какое мне до этого дело!
– не унимался Кэшель.
– Вот как нужны мне ваши лимоны!
Он схватил
– Я поработаю своими кулаками на славу и без этих бабьих глупостей. Завтра же поеду в Лондон и куплю себе пару боевых перчаток.
– На что вам теперь перчатки?
– Это нестерпимо, - совсем вышел из себя Кэшель, Он встал, взял шляпу и со злобой произнес: - Мне надоели ваши вечные приставания. Не забывайте, что я здесь борец, а не вы. Слышите?
Меллиш даже вскочил от негодования:
– Понимаете ли вы сами смысл ваших слов, Кэшель Байрон? Вы несете такую бессмыслицу, как будто вы выжили из ума.
– Есть ли смысл в том, что я говорю, или нет - об этом поговорите со своими приятелями со скотного двора, Меллиш.
Меллиш укоризненно посмотрел на него. Кэшель отвернулся от этого взгляда и направился к двери. Это движение напомнило тренеру его профессиональные обязанности. Он возобновил свои уговоры, доказывал все опасности простуды, припоминал разные случаи, когда боксеры терпели поражение от того, что не слушались советов своих тренеров. Кэшель выразил свое недоверие к этим рассказам в кратких, но крепких словах. Наконец Меллишу пришлось ограничиться просьбой сократить ночную прогулку до получаса.
– Может быть, вернусь через полчаса, а может быть, и нет, - упрямился Кэшель.
– Вот что, - предложил Медлит.
– Довольно нам ссориться. У меня явилась охота погулять с вами.
– Ваша хитрость слишком прозрачна, - отрезал Кэшель.
– Лучше выпустите меня и запритесь изнутри. Я не выйду за ограду парка. Не бойтесь, я не останусь ночевать на деревне, старый ворчун. Если вы не выпустите меня, я брошу вас в огонь.
– Порядочный человек должен прежде всего исполнять свои обязанности, настаивал Меллиш.
– Вспомните свои обязанности по отношению к лорду.
– Отойдете вы от двери или прикажете толкнуть вас?
– вспылил Кэшель, покраснев от гнева.
Меллиш отошел в сторону, сел за стол и, опустив голову на руки, стал печально вздыхать.
– Лучше быть собакой, чем тренером. Завидная доля проживать целыми неделями наедине с чертовым боксером. Лучше провалиться в преисподнюю.
Кэшель, взбешенный всем происшедшим, вышел из дому. Он старался еще больше распалить свой гнев, чтобы заглушить укоры совести за обиду, нанесенную ни в чем не повинному старику. В таком настроении пробрался к замку и в продолжение получаса всматривался в его частью освещенные, частью темные окна, все время стараясь делать много движений, чтобы не простудиться. Наконец часы на одной из замковых башенок пробили положенный час. Кэшелю, привыкшему к хриплому бою городских старых часов, этот мелодичный звон показался нисходящим с небес. Он вернулся домой и застал своего тренера перед дверями виллы, беспокойно глядевшего в темноту, покуривая свою старую трубку. Кэшель обратился к нему со словами примирения и стал укладываться спать, занятый своими думами.
4
Мисс Кэру сидела на скамье у пруда, находившегося в парке, и кидала камешки в воду, следя за убегавшими и пересекавшимися кругами на тихой поверхности воды. Алиса, которая старалась с первых дней своего пребывания у Лидии выказать все свои достоинства, устроилась неподалеку и рисовала замок. Группы сосен амфитеатром окружали их. Но деревья не подходили к самому пруду, оставив свободной довольно широкую полосу земли, усыпанную крупным гравием, среди которого Лидия выбирала свои камешки.