Карьера одного борца
Шрифт:
– Я и не знал, что вы такой записной оратор, Байрон. Как только вам надоест ваша профессия, смело поступайте в пресвитеры.
– Я не хочу вовсе менять своего призвания, - угрюмо ответил Кэшель, - и я так хорошо знаю тон, каким следует говорить с дамами и джентльменами, как и свое собственное ремесло. Не беспокойтесь обо мне, милорд. Я умею вести себя.
– Конечно, конечно, мой друг, - покровительственно произнес Вортингтон.
– Всякий видит по вашим манерам и словам, что вы джентльмен: это видно даже на арене. Иначе я не посмел бы
Кэшель недоверчиво покачал головой, но, в сущности, был доволен. Он думал, что ненавидит лесть. И в самом деле, скажи ему лорд Вортингтон, что он первый боксер Англии, - каким он, вероятно, и был, - он бы сурово оборвал его. Но ему сейчас слишком хотелось верить в лживые комплименты его манерам, поэтому он не усомнился в искренности слов лорда. Тот заметил это и, довольный произведенным маневром и своим собственным тактом, пошел на поиски миссис Хоскин, чтобы напомнить ее обещание представить его знаменитой пианистке.
Кэшель решил, что ему лучше всего уйти отсюда незамеченным. Лидия была окружена группой мужчин, с которыми она разговаривала по-немецки. Кэшель же чувствовал себя неспособным говорить об ученых вещах даже по-английски; к тому же он был уверен, что она сердится на него за обиду, причиненную ее двоюродному брату, который в это время о чем-то серьезно беседовал с мисс Гофф. Кэшель собирался уже скрыться, как вдруг странные звуки вызвали в зале гул удивления, после которого наступило общее молчание. Мистер Джек, известный композитор, открыл рояль и на примере объяснял какой-то теоретический вопрос композиции, брал голосом различные ноты и аккомпанировал себе на рояле. Кэшель, протиснувшийся через толпу гостей к двери, не удержался от громкого смеха как раз в тот момент, когда он очутился около Лидии. Она беседовала с каким-то господином средних лет, которого по виду нельзя было принять ни за профессора, ни за художественную натуру.
– Абендгассе очень умный и ученый человек, - говорил этот джентльмен. Я очень жалею, что не слышал его доклада. Но я предоставляю все это Мэри. Она тут, наверху, принимает людей, любящих искусство. А я с гостями, не переносящими высоких материй, ухожу вниз, в сад или в курительную комнату, в зависимости от погоды.
– А что же вы предоставляете делать своим гостям?
– пошутила Лидия.
– Ну, они приезжают поздно и не успевают соскучиться, - ответил мистер Хоскин и громко засмеялся своему ответу, приветствуя в то же время рукопожатием проходившего мимо Кэшеля и справляясь о его здоровье. Заметив, что Лидия и Кэшель знакомы между собой, он поспешил освободить себя от обязанностей гостеприимства и предоставил им занимать друг друга.
– Странно, откуда он может знать меня?
– спросил Кэшель, беспокойно поглядывая на Лидию.
– Я никогда не видел его.
– Он вас не знает, - с заметной холодностью ответила Лидия.
– Но он хозяин дома и потому считает своей обязанностью знать вас.
– А, вот в чем дело, - произнес Кэшель и замолчал, так как не мог от смущения найти
Она не хотела, по-видимому, выручить его. Тогда он осмелился шепотом сказать:
– Я давно не видел вас, мисс Кэру.
– А я очень недавно видела вас, мистер Кэшель Байрон. Я встретила вас вчера в Лондоне.
– Не может быть, - заволновался Кэшель.
– Вы шутите.
– У меня нет обыкновения шутить, мистер Байрон.
Кэшель окончательно растерялся.
– Вы же не могли меня видеть в... в... Когда и где вы меня встретили, мисс Кэру? Не скрывайте этого от меня, пожалуйста.
– Охотно скажу вам, это было на станции Кленгем, около четверти седьмого.
– Был ли кто-нибудь со мной?
– С вами был ваш друг Меллиш, лорд Вортингтон и еще другие.
– Да, лорд Вортингтон был с нами. Но где же вы были, что я вас не видел?
– Я была у окна, внутри вокзала, совсем близко от вас.
– Как же это я не заметил вас, - пробормотал Кэшель, густо покраснев. Меллиш своим поведением испортил всю нашу прогулку, и нам пришлось возвращаться назад. Мы, верно, представляли не особенно приятное зрелище. Не показалось ли вам, что я был в дурном обществе?
– Не мое дело судить об этом, мистер Байрон.
– Да, - с внезапной горечью произнес Кэшель.
– Какое вам дело до того, в каком обществе я вращаюсь! Я поступил с вашим двоюродным братом, как последний грубиян, и вы вправе на меня сердиться. Это, конечно, вас ближе касается.
Лидия, понизив голос, чтобы обратить его внимание на то, что они не одни в комнате, с большей приветливостью ответила ему:
– Дело вовсе не в этом. Вы рассуждаете не как мужчина, а как большое дитя. Я вовсе не сержусь за ваш поступок по отношению к Люциану, хотя должна вам признаться, что он очень обижен. Обижена и миссис Хоскин, к дому которой вы не выказали должного уважения.
– Я чувствовал, что вы будете недовольны мной. Если бы я знал, что вы здесь, я не произнес бы ни одного слова. Вы считаете, что я создан для того, чтобы позволять другим топтать меня каблуками. Другой на моем месте раздробил бы ему голову.
– Вы, может быть, не знаете, что джентльмены никогда не дробят друг другу головы в обществе, как бы ни была велика нанесенная обида?
– Я ничего не знаю.
– Жалобным самоуничижением проговорил Кэшель. Все, что я ни сделаю, все плохо. Пусть это удовлетворит вас.
– Мне не доставляет никакого удовольствия отыскивать ваши недостатки, мистер Байрон. Вы очень низкого мнения обо мне, если так думаете.
– Совсем нет, - живо сказал Кэшель.
– Это вовсе не значит, что я худого мнения о вас.
– Вы, может быть, не сознаете, что это нехорошее мнение. Но оно от этого не становится хорошим.
– Пусть будет так. Вы правы. Я опять говорю глупости.
– Но это меня вовсе не радует. Мне хотелось бы, чтобы мы оба были правы и согласны друг с другом. Понятно ли вам мое желание?