Карьера Отпетова

Юрий Кривоносов

Среди многих людей, изучающих булгаковское наследие, есть уникальный в своем роде человек, единственный в России специалист по иконографии Булгакова. Это Юрий Кривоносов, почти три десятилетия проработавший в «Огоньке». Фотограф, начавший свою карьеру с военной аэрофоторазведки. Журналист, занимавшийся экстремальными фоторепортажами. Писатель, посвятивший Булгакову две книги и 30 лет жизни.

– Юрий Михайлович, расскажите немного о Ваших книгах, о той булгаковской фототеке, которую Вы собирали…

Одна книга – «Фотолетопись жизни и творчества Михаила Булгакова», здесь больше, что посмотреть – в ней 566 относящихся к Булгакову фотографий. Вторая – «Михаил Булгаков и его время. Мистика. Фантазии. Реалии», тут больше, что

почитать: 21 эссе моих булгаковских и 200 фотографий. Того, что в этих книгах, вы нигде не увидите и не прочитаете. Это не переписанное откуда-то, а совсем другое – то, чем никто не занимался. Я много изучал Булгакова. Наставницей для меня в начале работы была известный булгаковед, Лидия Марковна Яновская, мы вместе делали книгу «Дневник Елены Булгаковой». В моей булгаковской фототеке более ста источников – и музеи, и театры, и библиотеки, и чего только нет! Некоторые относящиеся к Булгакову снимки мне присылали даже из Архива Госдепартамента США: это были фотографии американского посла, который дружил с Булгаковым и в то время работал в Москве. Вообще я ходил всюду, переснимал – в основном пришлось именно переснимать с фотографий, негативов оригинальных ни у кого не сохранилось. Просто непонятно – ни у кого! Единственный человек, у которого был негатив булгаковского портрета – это Моисей Наппельбаум, известный фотомастер XIX–XX вв.

Фотографии собраны совершенно разные. Есть один снимок маленького Булгакова, самый ранний из тех, что можно было найти. Его снимали и раньше, в возрасте одного года, но ту фотографию розыскать не удалось. Никому. Есть киевские фотографии, где Булгаков родился. Есть Палестина и тот знаменитый месяц нисан, что описан у него в романе… Всего в моей булгаковской фототеке более полутора тысяч снимков.

– Как и когда Вы «пришли» к Булгакову? Ведь до этого была насыщенная журналистская жизнь в «Огоньке», в журнале «Советское фото».

– Мне было уже около 60-ти, когда я начал серьезно заниматься Булгаковым. Многое было сделано в журналистике – и поснимал, и поездил, и опубликовал. И даже написал роман – «Карьера Отпетова».

Вот с этого «Отпетова» и «пошел» Булгаков: один из рецензентов сказал, что надо мной, над моим романом нависает тень Булгакова. И я задумался – как так нависает? И во вступлении ко второй книге романа, которую я тогда уже стал писать, решил осмыслить – почему же она все-таки нависала. И занялся Булгаковым. Бросил свой роман, бросил всё, и стал заниматься только им. Булгаков взял меня за шкирку и больше уже не отпускал. До сих пор. Булгаков – это Писатель. Потрясающий. Классик. Его каждый день цитируют. То в газетах, то по телевидению, то в каких-то устных выступлениях. С булгаковскими произведениями, как с грибоедовским «Горе от ума» – всё вошло в язык. Булгаков и как личность колоссально интересен. И я описываю какие-то моменты из его судьбы. Книги о Булгакове я считаю главным трудом в своей жизни. Все остальное – «семечки».

– Так почему все-таки тень нависала?

– Чтобы ответить на этот вопрос, расскажу немного про то, откуда взялся «Отпетов». За 27 лет, которые я к тому времени проработал в редакции «Огонька», – сначала фотолаборантом, затем фоторепортером, потом корреспондентом пишуще-снимающим, и, наконец, специальным корреспондентом-международником – я насмотрелся много чего. И меня очень занимал вопрос – как это получается, что на командные, верхушечные должности проникают совершенно бездарные, порой попросту неграмотные и тупые люди. Не говоря уже, что это люди аморальные, и в делах, и в быту. Одним из таких «деятелей» мне виделся главный редактор нашего журнала Анатолий Софронов. И вот однажды я решил написать что-то вроде памфлета. Родилось имя для главного героя – Отпетов, с литературным псевдонимом – Антоний Софоклов. Но памфлета не вышло – получилась целая книга, где герой – Главный настоятель епархиального журнала «Неугасимая лампада». Отпетов, как я писал в романе, действовал на участке, в значительной степени определявшем духовную жизнь «правослОвного» общества. Именно ему было предоставлено право защелкивать на «пястьях и запястьях» литературы стальные наручники произвола.

– Некая аналогия с булгаковскими массолитовцами?..

– В своем роде. Была еще и Догмат-Директория – под ней подразумевался Отдел пропаганды ЦК КПСС. Во всяком случае у меня было основание писать: материал колоссальный передо мной открылся, и я подумал, что пропадать ему не должно. И вот я стал думать, какая форма изложения должна быть. Решил: раз буду писать об абсурдном явлении, то и форма должна быть какой-то абсурдной, необычной. Например, как в «Мастере и Маргарите». Но потом я подумал: раз точно такая форма уже есть, значит, не годится. Надо искать свою. И нашел – каждая часть «Отпетова» написана по-своему, не в одном, а в разных жанрах. Потом один из рецензентов даже написал, что автор

должен определиться, в каком жанре работает. Я встречался с этим рецензентом, долго беседовал, говорил: «Что мне определяться? Разве ты не знаешь, какой это жанр? Это известнейший жанр, ему около двух тысяч лет, отсчет идет из Древней Греции! Это мениппея. Мениппова сатира. В этом же ключе Булгаков писал.» Он говорит: «Знаешь что, старик, ты сделай вид, что внес поправки и сдай рукопись снова. А я сделаю положительную рецензию». Я – ему: «Что ты морочишь голову и себе, и мне? Не напечатают это!» И книгу, конечно, не напечатали. Позже, незадолго до перестройки, один мой друг стал в издательстве «Современник» заведовать отделом прозы. Он читал мой роман, нас с ним многое связывало, тоже в «Огоньке» работал, ушел, потом его преследовали… Так вот он говорит мне: «Слушай, старик, тащи рукопись. Какая тебе разница – дома лежит или тут? А вдруг проскочит? Приноси». Я принес. И снова были рецензенты. Один из них – Алексей Кондратович, известный критик и публицист, заместитель Твардовского в журнале «Новый мир», бывший им до тех пор, пока редакцию не разогнали. Знаете, эту историю?

– Серьезное дело было.

– Да, скандальная история. Против Твардовского поднялась целая кампания. И вот Кондратович тоже мой роман читал, он ему понравился, но сказал, что в издательство был звонок, после которого шансы на опубликование равны нулю, хотя рецензию он все-таки напишет. Написал, но не столь однозначно положительную, как мне сначала говорил. Тоже испугался. Ведь ему после «Нового мира» кислород перекрыли, и он оказался в маленьком журнальчике «Советская литература». Если бы он в защиту меня встал, так его бы и оттуда могли погнать. Поэтому он высказался двусмысленно несколько. И вот он там, в рецензии, написал, что «… чуть ли не с самого начала над повествованием нависает тень Булгакова». И дальше: «Мы на это готовы не обращать внимания: в конце концов, Булгакова, не кого-нибудь.». А я, действительно, долгие годы был под впечатлением «Мастера и Маргариты», у меня с первых строчек появляются какие-то связки, ссылки на этот роман. Это для меня было очень важно, и меня грело. Но укорять меня Булгаковым?.. Ведь и над самим Булгаковым нависали великие тени – это же так естественно! И правильнее сказать: не нависали, а осеняли его своей тенью – через все его творчество просматриваются и Пушкин, и Достоевский, и Гоголь, и многие другие, а уж Гёте со своим «Фаустом» под мышкой прямо-таки разгуливает по страницам «Мастера и Маргариты», да и в «Белую гвардию» заглядывает.

– Такого рода рецензии, наверное, с большой обидой воспринимали?

– Практически все рецензии на «Отпетова» были написаны, словно под копирку, по незыблемым канонам критики периода соцреализма. Но после Кондратовича я на рецензии внимания уже не обращал. Я знал им цену. И знал мнения других людей, например, Абрама Вулиса, одного из крупнейших специалистов по сатирическому роману, пробившего, кстати, в печать, через К.Симонова, «Мастера и Маргариту». Знал мнение братьев Стругацких, которые говорили, что такого масштаба и объема негодяя и подлеца нашего времени, как Отпетов, никто не создавал. И потом меня еще успокаивала некая аналогия с Булгаковым: к тому времени было известно о 297 ругательных рецензиях на его произведения. Но ведь Булгаков от этого не стал быть менее Булгаковым.

– Не безопасно было писать про Отпетова-Софоклова и Догмат-Директорию в советские времена: могли, как булгаковского Мастера, отправить куда подальше?

– Да, с точки зрения советской действительности это всё не шуточно. С «Советским фото» в то время сотрудничала художница Людмила Клодт, которая была главным художником газеты «Голос Родины» и журнала «Отчизна». Когда она прочитала мой роман, то сказала: «Я за тебя боюсь». Именно эту фразу мне говорила потом вторая жена Булгакова, Любовь Евгеньевна: «Я за вас боюсь. Они выкручивают, жмут» – и показывала руками, что со мной могут сделать… Я потом сам из «Огонька» ушел, потому что настоящий «Сталинград» там устроил, схватился с нашим главредом почти в рукопашную, взбунтовался против творимых им в редакции бесчинств.

– Каких конкретно?

– Для начала скажу, что биография Софронова – весьма грязная, во времена Сталина он был назначен секретарём Союза писателей, правой рукой возглавлявшего этот Союз Александра Фадеева, и участвовал в гонениях на многих творческих людей. «Благодаря» Софронову был составлен список театральных критиков, в который он включил всех, кто когда-то высказывался против него, препятствуя его продвижению как сценариста и драматурга на сцену. Скольких людей Софронов посадил, подписывая от имени секретариата Союза писателей согласие на арест очередного неугодного властям и ему лично писателя! Сосчитать это можно, лишь прошерстив архив НКВД. Наградой же Софронову послужили две Сталинские премии за пьесы и огромные тиражи его книг, никем не раскупаемых.