Карьера
Шрифт:
Рубинек погрыз заусенец.
— Люблю оптимистов, — заметил он. — Начнешь с понедельника.
И вот, проведя восемь недель на программе консультирования по повторному трудоустройству, я устроился. На работу, презираемую еще до того, как начал трудиться.
Судя по ежедневным разговорам с Лиззи, отношения наши наладятся еще не скоро. В первую неделю после отъезда жена сохраняла прежний ядовитый тон. Но когда я позвонил в последний день программы и рассказал о том, что устроился в отдел телефонных
— Вовсе не обязательно браться за такое презренное занятие…
— Деньги нужны.
— Сколько раз повторять: я рада, что могу позаботиться о нас обоих…
— Но мне нужно занятие, — возразил я, зажигая сигарету. — Задолбался неимоверно. И по тебе соскучился.
Последнее замечание осталось без ответа. Жена произнесла:
— Должна тебе кое-что сказать. — Пульс подскочил ударов на пять. — Шерри Лёбман, которую я заменяла, страдает всевозможными послеоперационными осложнениями. И я вызвалась остаться на замену.
— Как долго?
— По меньшей мере — еще на пару недель.
— Ясно. В Лос-Анджелесе я по-прежнему персона нон грата или можно заглянуть?
— У тебя же новая работа. Забыл?
— Намек понял.
Очередная неловкая пауза, я несколько раз глубоко затянулся.
— Ты что, куришь? — удивилась жена.
А как же. За те две недели, что я вернулся к прежней привычке, я изводил по пачке в день, заработав себе очаровательный кашель с мокротой. Повторное знакомство с сигаретами походило на встречу со старым знакомым, когда настала черная полоса. С опасным, но надежным приятелем, с радостью готовым помочь в трудную минуту… за умеренную цену.
Теперь и в личном, и в профессиональном отношении я представлял окончательно сформировавшегося, полноценного раздолбая. С истовым упорством неофита отрекся от всяческой дисциплины, забыл об умеренности и распахнул объятия навстречу ходячему недоразумению, в которое превратился.
Еще три месяца назад — воплощенное честолюбие, удачливый профессионал и энтузиаст, я мчался вниз, точно ворвавшийся в стратосферу болид. Небрежность, пара неуместных срывов, чуть-чуть капитальной невнимательности на домашнем фронте — и вот уже…
— Аллен! Во сколько в этой компании начинают работу?!
Берт Рубинек. Прикиньте: Рубинек разорался! На четвертый день новой работы обнаружилось, что манеры пассивного лоха — чистой воды маскировка. Под маской «ботаника» таился садист, которому необходимо постоянно причинять страдания ближним.
— Ты что, не слыхал, Аллен? — бушует Рубинек. Отрываю взгляд от терминала. Новый шеф стоит в десяти футах, прямо посередине помещения, известного как «скотозагон».
Размером с половину футбольного поля помещение впритык заставлено каморками рабочих мест. На каждом месте — компьютер, стол, стул и соединенный с наушниками
В «скотозагоне» — сто двадцать рабочих мест, пространство поделено на шесть отсеков, в каждом продвигают отдельный продукт «Пи-Си Солюшенс».
Компьютерам и программному оборудованию посвящен крупнейший отдел, где за телефонами работает более восьмидесяти операторов. Остальные сорок сотрудников занимаются прямыми продажами факсов, модемов, принтеров, а также потрясающих аксессуаров — подобия ковриков для мыши под заказ клиента («Пришлите фото того, кого любите, и создадим ламинированный коврик за семь рабочих дней!»).
Но в коридорах и боковых ответвлениях «ското-загона» без устали сновал в поисках жертвы Рубинек. Подобно сержанту, тренирующему новобранцев-десантников, он считал своим долгом угрожать подчиненным, орать на них, напоминая, что в масштабной перспективе цена каждому — не больше, чем кусок дерьма. Наблюдая за орудующим руководителем, не мог отделаться от мысли, что тот наверстывал былое — должно быть, рассчитывался за кошмарные годы на детской площадке.
— Аллен! Ты оглох или просто вознесся с утра в иное астральное измерение?!
Высовываю голову из закутка. Сотрудники вокруг не отрывают взглядов от мониторов — привычка, проявляющаяся всякий раз, как Рубинек принимается хамить очередной жертве. Опасаются попасть ему на глаза и привлечь убийственно внимание к себе.
— Я не расслышал вопроса, Берт, — поясняю я.
— Так ты и впрямь глухой!
— Просто я был занят…
— ПОВТОРЯЮ: во сколько в этой фирме начинается работа?!!!
— В восемь тридцать, — тихо отвечаю я.
— Правильно. Отлично. В восемь ноль-ноль все приходят. В полдевятого садятся по местам и готовятся сделать первые звонки в восемь сорок пять. А ты во сколько явился утром?
— Примерно в полдевятого.
— Нет! Приперся в восемь тридцать шесть. На сколько минут опоздал?
— В метро произошел сдвиг в расписании. На Тридцать шестой стрит кто-то бросился под поезд. Наверное, работал здесь.
Несколько сотрудников по соседству нервно захихикали.
Заметив, что лицо начальника приобрело малиновый оттенок (явный знак намерений объявить войну), все незамедлительно переключили внимание на мониторы.
Рубинек подошел к моей каморке и понизил голос едва ли не до шепота:
— Юморист, да?
— Берт, я просто пытался указать на светлую сторону…
— Обращаться ко мне «мистер Рубинек». Утром ты опоздал на шесть минут. И нарушил субординацию.
— Я пошутил, мистер Рубинек.
— Я нанял тебя не для того, чтобы ты проводил акции протеста, а чтобы продвигать продукт. И чтобы впредь приходил не около половины девятого, а точно в срок! Недельный план составит восемнадцать штук!