Карфаген смеется
Шрифт:
— Вы понимаете, я думаю, что могу не только снять проклятие, наложенное на двигатель, но и навести порчу. Я могу остановить корабль, не сходя с места.
Он посмеивался надо мной, но я, очевидно, произвел на него впечатление. Полагаю, он был слишком суеверен для того, чтобы рисковать. Вдобавок я оказался для него настолько полезен, что он решил меня утихомирить. Казакян позвал боцмана и приказал перевести Эсме в одну из недавно освободившихся кают.
— Без всякой дополнительной оплаты, — сказал он мне с таким видом, как будто проявлял чрезмерную щедрость.
В душной каюте стояла кровать с
— Завтра мы увидим итальянский берег. У меня все под контролем.
Я сказал, что отыщу ей доктора, как только мы сойдем с корабля.
Ночью Эсме успокоилась. К утру лихорадка отступила. Я оставил ее одну на то время, которое потребовалось, чтобы выпить кофе в камбузе и напомнить капитану Казакяну о своей угрозе. Он взмахнул руками и пожал плечами.
— Туда мы и идем! — воскликнул он, как будто я был неблагоразумным требовательным ребенком. — Туда и идем. Разумеется!
Я оставался с Эсме до вечера, не давая себе заснуть с помощью кокаина. Примерно в девять в дверь постучали и вошел капитан Казакян.
Он широко улыбался. Его настроение совершенно переменилось. Я предположил, что он теперь разобрался, где находится корабль.
— Сегодня вечером, — сказал Казакян. — Да. Точно сегодня вечером. В Венеции. Ваша сестра сможет сойти на берег?
— Где вы нас высадите?
— Недалеко от Венеции. В деревне. Вы сможете сесть на поезд. Всего полчаса пути.
— У меня почти нет денег, капитан Казакян. Я не могу позволить себе новые расходы. Вы обещали доставить меня прямо в Венецию, помните?
Он поскреб затылок, явно смутившись, и сунул руку в карман засаленного жилета, когда–то украшенного красивой вышивкой. Поколебавшись, он извлек три соверена.
— Вот, возвращаю… За то, что помогли нам с двигателем. Денег хватит на проезд до Венеции.
Это была смесь задабривания и жертвоприношения богам, неохотное подношение духу, который следил за паровыми катерами. Я принял его золото. Оно было моим по праву.
— Мои люди отведут вас в эту деревню, — решительно заявил он. — Вы найдете там хорошего доктора. Итальянцы — превосходные доктора. Их там много. — Он с тревогой посмотрел на маленькое бледное личико Эсме. — Вы уверены, что это сыпной тиф?
— Мы спросим доктора.
Примерно в три часа утра турки и албанцы начали переносить наши чемоданы и сумки в лодку. В конце концов я решил, что перегруженное суденышко вот–вот утонет, — вода почти переливалась через борт. Мы с Эсме поплыли следом в другой лодке. Пока мы приближались к земле, волнение на море усилилось. Капитан Казакян стоял возле рулевой рубки, спокойно наблюдая за нами. Он не помахал нам рукой. На судне не зажигали огней, но светила полная луна. Мы с легкостью добрались до берега и вытащили на сушу обе лодки. Я обрадовался тому, что снова оказался на твердой земле, и с трудом сдержал восторженный крик. Ночь была теплой. Я чувствовал запах свежескошенной травы и аромат древесной смолы
Один из турок внезапно оставил нас. Он пронесся по пляжу и скрылся за дюнами. Остальные продолжали выгружать и укладывать наши вещи, как будто ничего не заметили. Им, похоже, нравилось это занятие. Я благодарно улыбнулся матросам. Коротко простившись, они снова погрузились в одну из лодок. Матросы гребли обратно к катеру, очертания которого мы с трудом разглядели у дальней оконечности мыса.
Катер выглядел неуместно в этих водах, как будто он стоял у причала на каком–то курорте, а потом сорвался с якоря и внезапно очутился здесь.
Наконец сбежавший турок вернулся. Казалось, он гордился собой. У меня сложилось впечатление, что для всех этих людей подобные дела были в новинку. Неужели Казакян снова положился на удачу? С турком пришел крошечный старик — босой, в черной куртке и брюках, грязной рубашке без воротника. Старик казался удивленным, но весьма веселым.
— Buon giorno, signore, signora! [105]
Он кивал нерешительно, но вежливо. Я хотел обнять этого бедняка. Я едва не разрыдался. Некоторое время я подозревал капитана Казакяна в том, что он собирался высадить нас на первом попавшемся греческом острове. Но теперь я знал, что это Италия! Мы были в безопасности. Осел снова заревел, теперь уже ближе. Старик обернулся и что–то крикнул в темноту.
105
Добрый день, господин, госпожа! (um.)
Оставшиеся турецкие моряки и почтенный итальянец понесли наш багаж по пляжу. В конце процессии шагал я, поддерживая шатающуюся Эсме. Мы достигли узкой тропы и там обнаружили небольшую телегу и впряженного в нее осла. В телеге лежали сети и мешок, очевидно, с рыбой. Старик отодвинул мешок в сторону и начал укладывать чемоданы. Когда он закончил, для Эсме осталось место только на передней скамье. Мы помогли ей сесть в повозку. Она, казалось, прекрасно отреагировала на бормотание маленького рыбака. Нет ничего более успокоительного для нервов, чем звучание мягкой и душевной итальянской речи. Мы со стариком стояли рядом, наблюдая, как турки возвращаются к берегу, скрываясь в темноте. Потом, ткнув осла в бок, старик заставил животное сдвинуться с места. Я пошел рядом.
Старик говорил только на своем родном языке, я знал по–итальянски всего несколько слов. Я сказал, что благодарен ему за помощь, и выразил надежду, что мы не причинили большого беспокойства. Он ничего не понял, но улыбнулся и сказал, как будто успокаивая:
— Son contento che Lei sia venuto [106] .
Я указал вперед, туда, где виднелось несколько освещенных окон, и решил, что мы находились ближе к цели, чем утверждал капитан.
— Венеция? — спросил я.
106
Я рад, что вы приехали (um.).