Карибские каникулы, или Метанойа
Шрифт:
Образ был настолько отчетливым, что Марина испугалась, что подкосивший ее недуг плавно перетек в стадию бреда и галлюцинаций, и решила выпить еще и фервекс. На всякий случай. После чего она закуталась в одеяло и приготовилась мужественно сносить муки, принесенные внезапной инфекцией.
Примерно через полчаса лекарство подействовало, температура спала. Пронзительно зазвонил телефон. «Наверное, это Сергей». Марина поспешно сняла трубку.
Но это была Инка. Услышав удрученный голос подруги, Марина незамедлительно представила следующую картинку: Инночка стоит на табуретке, засунув голову в петлю, свисающую с крюка на потолке, и держит около уха свой любимый телефон
– Алло, Мариша, – трагически простонала Инка охрипшим голосом. – Ты можешь ко мне приехать? – Стоны перешли в рыдания. Какое-то время трубка хлюпала и сморкалась, затем скорбно произнесла: – Я в больнице, записывай адрес.
Отказать остро нуждающейся в помощи подруге Марине не позволила совесть. Эта сердобольная зануда, которая частенько заставляла Марину поступать вопреки своим личным интересам, принялась твердить ей, что нельзя быть такой эгоисткой и думать только о себе. Марина попыталась возразить, что и сама неважно себя чувствует и нуждается в постельном режиме, но совесть была неумолима.
Кое-как собравшись, Марина села в машину и, напевая про себя «Старость меня дома не застанет», по–мчалась в ЦИТО. Там, отыскав в отделении травматологии Инкину палату, она осторожно приоткрыла дверь, опасаясь увидеть нечто ужасное.
Все оказалось не совсем уж безнадежно. Опухшая от слез, Инна возлежала на кровати с трагическим лицом и загипсованной правой ногой. Свеженький гипс покрывал ногу почти целиком, от щиколотки до середины бедра. Изобразив на лице непринужденную улыбку, Марина с чувством расцеловала несчастную по–другу, чем спровоцировала очередной поток рыданий и сбивчивый рассказ о превратностях судьбы.
Инкин горнолыжный дебют закончился скоропостижно и бесславно. Через три дня беспробудного пьянства Вадим вдруг исчез из поля зрения Инки. Вместо него в игру вступил его приятель по имени Эдуард. Объявив сложившуюся ситуацию форсмажорной, он, не утруждая себя лишними объяснениями, оперативно переселил Инку в другой номер в самом дальнем крыле отеля.
Номер оказался очень маленьким и совсем не шикарным, что вызвало у привыкшей к роскоши Инны приступ негодования. Не обращая внимания на Инкин праведный гнев, Эдик провел краткий инструктаж. Он предупредил, что некоторое время ей придется тщательно скрывать свое знакомство с Вадимом и его друзь–ями, так как «в сложившихся обстоятельствах в этом заинтересованы все, в том числе и сама Инночка». Своей заинтересованности в этом Инночка усмотреть никак не могла, но Эдуард был непреклонен. Сообщив, что с планом дальнейших действий ее ознакомят дополнительно, он удалился, пожелав изгнаннице хорошего отдыха.
Остаток дня Инна провела в полном смятении, не решаясь даже выйти из номера. Затем она решила, что утро вечера мудренее, и улеглась спать.
Следующий день действительно кое-что прояснил. С утра на завтраке она заметила рядом с Вадимом шикарно разодетую девицу. Официантка, злорадно сверк–нув глазами, поведала Инне, что к господину Свистуноff приехала госпожа Свистуноff из Москвы.
От негодования Инка подавилась свежим круассаном, долго кашляла и плевалась. Больше всего ее возмутило то, что Вадимова жена оказалась вовсе не пожилой располневшей дамой слабого здоровья, каковой ее всегда рисовало Инкино воображение, а молодой красавицей с модельными параметрами, явно не жалующейся на плохое самочувствие.
Задыхаясь от гнева, Инка решила пойти и немедленно разобраться с нахальной соперницей, но
Вадик лучился от счастья, держал супружницу за руку, время от времени нежно привлекал к себе и целовал. Присутствие в баре любовницы его ничуть не смущало. Любовница же, созерцая душещипательную сцену счастливого воссоединения семьи, незаметно для себя сильно наклюкалась. Будучи уже прилично пьяной, она заказывала себе коньяк за коньяком, со злорадством записывая выпивку на Вадимов люкс.
Последнее, что она помнила более или менее отчетливо, был бармен, который настоятельно рекомендовал распоясавшейся посетительнице покинуть бар, предлагая свои услуги по транспортировке перегруженного алкоголем тела. К рекомендациям, как ни странно, Инночка прислушалась, а помощь с негодованием отвергла, посчитав оскорбительной.
Дальнейшие события почти полностью стерлись из памяти. Осталось только смутное ощущение, что она где-то падала, вставала и снова падала. Очнулась Инна утром в своем номере в состоянии сильнейшей алкогольной абстиненции и с острой болью в правом колене. Приехавший врач констатировал перелом со смещением.
Еще не до конца протрезвевшую Инку срочно переправили в Москву в ЦИТО и прооперировали. Так она вернулась с горнолыжного курорта, умудрившись сломать ногу, даже не вставая на лыжи.
Марина сочувственно выслушала подругу, как могла, утешила, пообещав по возможности скрасить Инкино пребывание в больнице, а затем реабилитационный период дома. Инночка слезно попросила никому не рассказывать о трагических подробностях ситуации. Пусть все думают, что перелом – следствие неудачного катания на лыжах. По крайней мере не так стыдно.
Марина клятвенно заверила бедняжку, что будет хранить молчание. Хотя была уверена, что Инка сама всем разболтает о случившемся, отредактировав историю и украсив ее новыми деталями.
По дороге домой Марина размышляла о постигшем Инну несчастье. Жалко ее, конечно. Но с другой стороны, может, так оно и лучше. Опасности для здо–ровья нет, зато появилось время, которого Инке всегда так не хватало. Вынужденное ограничение бурной и порой некорректной жизнедеятельности даст ей возможность подумать, произвести переоценку ценностей. Несколько недель принудительного спокойствия – срок немалый! Можно многое успеть. Конечно же, если думать в правильном направлении. А Марина очень надеялась, что Инна этим и займется.
По сути, вся Инкина жизнь до настоящего момента была легкомысленной погоней за удовольствиями, стремлением беззаботно и весело проводить время за счет попадавшихся к ней в сети мужчин. Искусством обольщения Инка владела неплохо, внешностью Бог ее не обидел. О моральных устоях она, быть может, когда-то и слышала, но предпочитала «не морочиться на эту тему».
С женатыми мужчинами она встречалась легко и, не задумываясь о последствиях, считала себя своеобразным испытанием на прочность для семьи, попавшейся ей на пути. Клюнул мужик на Инночку, значит, семья его яйца выеденного не стоит и нечего о ней жалеть! А тех, кто не «клевал», она и за мужиков-то не считала. Справедливости ради надо сказать, что таких было немного. Всего один. Да и тот впоследствии оказался представителем сексуальных меньшинств.