Карибский кризис. 50 лет спустя
Шрифт:
И второе. Да, размещение советских ракет на Кубе в любом варианте – в открытом или секретном – не могло не вызвать беспокойства у руководства США. Но точно так же вызвало беспокойство у советского руководства появление аналогичных вооружений у границ Советского Союза. Но СССР не предпринимал каких-то действий для того, чтобы заставить США вывезти обратно свои ракеты. Американское руководство поставило вопрос именно так – вы во что бы то ни стало должны убрать ракеты. А собственно, почему? Ведь то была вторая причина возникновения кризиса.
«Проглоти» Вашингтон советские ракеты на Кубе, так же как Советский Союз «глотал горькие пилюли» – и турецкие, и итальянские, и английские, – кризиса ведь не было бы вообще. Стало быть, именно действия США по установлению блокады, требования вывезти ракеты были самым непосредственным и явственным шагом, который вызвал кризис.
А ответ, наверное, прост. У США было тогда, по подсчетам министра обороны Р. Макнамары, в семнадцать раз больше ядерных средств, обеспеченных средствами доставки до территории Советского Союза. Поэтому США позволили себе вести именно такую линию. Советский Союз не мог позволить себе требовать вывозить ракеты из Турции и Италии до Кубинского кризиса потому, что он был в семнадцать раз слабее.
Таким образом, действия даже такой
Действие с позиции силы – это высокомерие силы. К сожалению, к большому сожалению, оно действительно сохранилось и по сей день, проявляясь в еще более откровенной форме в действиях американского руководства. Поэтому вряд ли можно считать научным и объективным такой подход, когда много говорится только о размещении советских ракет, о деталях того, когда и как это решение было принято, и не говорится о второй причине, о том, почему американская сторона не сочла возможным смириться с размещением ракет, ссылаясь только на моральную сторону вопроса. Вот об этом стоит поговорить.
Безупречная логика присутствовала в выступлении Г. М. Корниенко. Позиция четкая и ясная, очевидная для любого объективно мыслящего человека. Но как всегда, будь то на международных научных конференциях или за столом официальных дипломатических или военно-политических переговоров, позиция американской стороны одинакова: слушать только себя и просто обходить молчанием, игнорировать неугодные им доводы другой стороны.
Так было и на этой конференции.
Американской делегации очень хотелось бы представить Советский Союз виновником Карибского кризиса. Кубинская сторона имела свои, кстати, не всегда голословные обиды и претензии к СССР и современной России.
И все же обмен мнениями и взглядами всегда очень важен и нужен. Хотя бы для того, чтобы политики задумывались о последствиях принимаемых ими решений.
Документальная ретроспектива
Записка А. Аджубея в ЦК КПСС от 12 марта 1962 года
Интерес, который у всех участников международной конференции в Гаване вызвала упомянутая Фиделем Кастро записка А. Аджубея в ЦК КПСС, был не случайным. По возвращении из длительной поездки по странам Западного полушария главный редактор газеты «Известия» и родственник самого Н. С. Хрущева – муж его дочери Рады Алексей Аджубей – доложил ЦК КПСС свои впечатления от бесед с высшими руководителями США. На встречах с президентом США обсуждались различные аспекты международной обстановки, связанные со всем комплексом советско-американских взаимоотношений, но прежде всего ситуация вокруг Германии и обстановка на Кубе.
Записка А. Аджубея представляет собой довольно объемный документ. Наиболее важные его места, прежде всего те фрагменты, где докладывается о беседах с Кеннеди по кубинской проблеме, приводятся ниже.
Во время пребывания в США, Бразилии и проездом в Мексике я имел несколько встреч с президентом США Джоном Кеннеди, его братом Робертом Кеннеди и некоторыми другими лицами из окружения президента.
[…]
На следующий день после приезда в Вашингтон президент дал завтрак, на котором присутствовали его жена, сестра жены, а также Большаков с женой. Обращает на себя внимание такая деталь. Когда я поздоровался с Кеннеди, он почти сразу же завел разговор о Кубе, о том, как мне там понравилось. Получив соответствующий ответ, Кеннеди помедлил и проговорил:
– А как Че Гевара?
Ответил, что, по-видимому, неплохо, хотя я и не виделся с ним часто, и спросил в свою очередь – почему президента вдруг заинтересовал один из деятелей Кубинской революции?
– Я читаю кое-какую прессу и донесения, – ответил Кеннеди.
В свою очередь, заметил:
– Вы интересуетесь делами на Кубе, это ваше право. Но когда мы читаем, что США собираются вторгнуться на Кубу, нам думается, что это не в вашем праве.
– Мы сами не собираемся вторгаться на Кубу, – ответил Кеннеди.
Напомнил ему:
– А наемники из Гватемалы и некоторых других стран? Вы уже изменили свое мнение насчет того, что одна высадка в апреле 1961 года была ошибкой Америки?
Кеннеди пристукнул кулаком по столу и сказал:
– В свое время я вызвал Аллена Даллеса и ругал его. Я сказал ему – учитесь у русских. Когда в Венгрии у них было тяжело, они ликвидировали конфликт за трое суток. Когда им не нравятся дела в Финляндии, президент этой страны едет к советскому премьеру в Сибирь, и все устраивается. А вы, Даллес, ничего не смогли сделать.
Ответ президенту:
– Что касается Венгрии, то ваша аналогия с Кубой совершенно несостоятельна. Что касается Финляндии, то, может быть, это тот случай, который подсказывает Соединенным Штатам, что им надо научиться уважать Кубу. Ведь мы уважаем Финляндию, и, хотя в ней существуют капиталистические порядки, президент буржуазного государства находится в дружественных отношениях с Советским Союзом.
Кеннеди смолчал и затем с подчеркнутой серьезностью проговорил:
– Американскому народу, даже с точки зрения психологической, очень трудно согласиться с тем, что происходит на Кубе. Это ведь в 90 милях от нашего берега. Очень трудно, – повторил он и добавил: – Куба падет изнутри.
– Со многими вещами приходится мириться, – заметил я президенту. – И ко многим вещам приходится привыкать, в том числе, видимо, ко многим новым вещам придется привыкнуть и американскому народу. Лишь бы вы не вмешивались в дела Кубы, это – самое главное. А народ поймет.
Кеннеди довольно резко заметил:
– Мы не будем вмешиваться в дела Кубы.
– Очень жаль, господин президент, – сказал я ему, – что эти ваши слова нельзя опубликовать в газетах.
Кеннеди задал вопрос:
– Как Кастро отнесся к факту вашего приглашения из Гаваны в Вашингтон?
Сказал, что Кастро был очень рад этому, поскольку он стоит за мирное сосуществование, в том числе за улучшение советско-американских отношений.
– Вот об этом мы поговорим с вами, если вы разрешите, после завтрака…
После пресс-конференции Кеннеди попросил
Обращает внимание боязнь президента просто и открыто принять советского журналиста. Через Большакова и Сэлинджера было условлено, что в 6 часов вечера за мной приедет машина из Белого дома, в которой я должен буду поездить по городу с тем, чтобы журналисты не узнали о новой встрече президента с советским редактором. И действительно, машина долго возила нас по каким-то дальним улицам, наконец, мы подъехали к Белому дому со стороны личного подъезда президента. Ворота очень быстро раскрылись, у нас не спросили никаких документов, и машина подошла вплотную к подъезду.
Кеннеди ходил по коридору и ждал. Он быстро прошел в комнату и на этот раз в нервном тоне начал разговор. Жестикулируя, он говорил следующее:
– Ваши войска находятся в Европе. Я знаю силу и возможности вашей военной машины. Хрущев может, конечно, – Кеннеди сделал жест руками, – подцепить Западный Берлин. Но тогда это вызовет, возможно, разрыв западных стран с вашей страной и поведет к напряженности.
– Я хочу еще раз подчеркнуть вам со всей серьезностью, что в мои планы входит найти какое-то успешное решение вопроса, которое не затрагивало бы тех позиций, которые вы не можете уступить, и тех позиций, отойти от которых мы не можем. Я прошу вас передать и, если можно, передать устно, что Соединенные Штаты, Англия и Франция против воссоединения Германии. Нас беспокоило бы это динамичное и мощное государство. Мы понимаем нереальность такого объединения, однако на словах я должен говорить об объединении. И поэтому не может быть и речи о признании ГДР, так же как о признании границы на Эльбе, то есть границы между двумя Германиями. Что касается других пограничных вопросов, то вполне возможно, что шаги, которые будут направлены к урегулированию наших споров, приведут к тому, что будет заявлено о признании границы по Одеру и Нейсе.
Кеннеди очень настойчиво, как в первом, так и во втором разговоре, проводил мысль о том, что на ближайшие годы надо было бы выработать такие взаимоприемлемые отношения, которые повели бы к некоторому смягчению общей мировой обстановки и позволили бы, как он заметил, более спокойным взглядом рассмотреть мировую ситуацию.
[…]
Затем Кеннеди пространно говорил о том, что, как он подчеркнул, является самым неотложным, – о берлинской проблеме. Продолжая предыдущий разговор, он сказал, что очень хотел бы более конструктивных и, как он уточнил, более человечных разговоров министра Громыко и посла Томпсона, поскольку сейчас они только обмениваются общими декларациями.
– Мне хотелось бы, – сказал Кеннеди, – чтобы они сели за стол, имея в руках карту Германии, и начали изыскивать возможности для урегулирования, которые устраивали бы в равной степени и Советский Союз, и Соединенные Штаты Америки. Я хочу, чтобы ваше правительство поняло: нам невозможно уйти из Западного Берлина или разрешить там присутствие советских войск.
На мой вопрос: почему не может пойти речь о гарантиях со стороны Организации Объединенных Наций или нейтральных государств, он сказал, что это тоже невозможно, что это привело бы к полному развалу западного блока.
– Поймите, – заговорил он очень обеспокоенно, – чем сложнее наши отношения в Берлине и Германии, тем настойчивее становится Аденауэр. Пока я сдерживаю его, и у меня достаточно аргументов, чтобы не дать немцам атомное оружие. Однако всякие осложнения, которые возникают между нами, подталкивают реваншистские силы в Западной Германии.
Эта фраза Кеннеди была явно рассчитана на то, чтобы в какой-то степени если не запугать нас, то, так сказать, припугнуть.
[Я] ответил Кеннеди:
– Речь не идет о том, что мы боимся Западной Германии, и президент прекрасно это понимает. Может быть, это и деликатный вопрос, но не боятся ли Соединенные Штаты, а еще больше Англия и Франция Западной Германии?
– Этих немцев можно бояться, – ответил Кеннеди. Затем он сказал: – Я понимаю, что и вас, и наших союзников могут не устраивать слова «оккупационные войска». Но речь идет о небольшом контингенте солдат, которым можно было бы подыскать другое название.
Теперь о доступе, – продолжал Кеннеди. – Я смотрю на вещи реалистично. Поскольку вы так возражаете против международного контроля на автостраде, нам бессмысленно настаивать. Да ведь уже и сейчас офицеры ГДР (я поблагодарил президента за то, что он впервые при мне произнес полное название Германской Демократической Республики) ставят печати. Дело не в том, кто будет ставить печати. Можем ли мы с вами пофантазировать (именно так он выразился) по поводу некоторых компромиссных шагов, связанных с доступом западных держав в Западный Берлин? Мы готовы пойти навстречу Советскому Союзу, и Западный Берлин не будет иметь политических связей с ФРГ. Может быть, вы пошли бы навстречу в смысле некоторого облегчения западных позиций в вопросе о доступе?
Приведенная в сокращении записка Аджубея советскому политическому руководству, если ее внимательно и непредвзято прочитать, содержит несколько важнейших положений. Я бы выделил в этой связи несколько моментов.
Во-первых, из донесения А. Аджубея следует, что инициатором бесед с ним был лично президент Джон Кеннеди, который стремился использовать закрытый, конфиденциальный канал прямого диалога с советским руководством (напомню, что А. Аджубей был зятем Н. С. Хрущева). Как известно, такой канал – прямая линия связи – появился позднее, после Карибского кризиса, когда в США и СССР окончательно осознали его жизненную важность и необходимость.
Во-вторых, президент США Дж. Кеннеди, находясь под давлением различных политических сил внутри страны, был не свободен в принятии решений и проведении внешней политики. Он даже не мог по своему усмотрению открыто пригласить советского журналиста в Белый дом.
В-третьих, американского президента весной 1962 года в большей степени волновала ситуация в Германии, чем кубинская проблема. «Самой неотложной» назвал он именно берлинскую проблему. Как известно, в августе 1961 года в Берлине уже была возведена знаменитая Берлинская стена – символ разделения Германии.
В-четвертых, Кеннеди практически открытым текстом «раскрыл свои карты» перед Аджубеем. Он передавал в Москву свои уверения в том, что Вашингтон «не собирается вторгаться на Кубу». Вместе с тем, по словам американского лидера, США никогда не смирятся с революционными преобразованиями на Кубе, «американскому народу даже с психологической точки зрения очень трудно с этим согласиться». Кеннеди выразил уверенность, что «Куба падет изнутри». Эта ключевая фраза означала, что весной 1962 года Джон Кеннеди окончательно отдал предпочтение подрывным действиям и тайным операциям против Кубы, а не военному вторжению.