Карибский реквием
Шрифт:
Глава 7
Даг подскочил на постели. В ночи раздавался дребезжащий звук будильника. Он нажал на кнопку, и звонок затих. В конечном счете ему удалось немного поспать. Он поднялся, открыл дверь и на цыпочках прошел через кабинет. Отец Леже похрапывал в своем кресле с открытой книгой на коленях.
Дул легкий ветерок, сверкали звезды. Даг запустил руку в волосы и, завидев на пути фонтанчик, ополоснул лицо и прополоскал рот. «А теперь кто кого, дорогая Луиза», – подумал он, улыбаясь.
Безмолвный дом белел в темноте, в глубине сада. Даг уселся на уже знакомую
– Вы здесь? – прошептала Луиза, стараясь отыскать его взглядом в темноте.
Вместо ответа Даг вытянул руку и схватил женщину за запястье. Она отпрянула, словно от прикосновения змеи, и отдала ему толстый конверт.
– Вот ваши письма. Вы спите в доме священника?
– Коль скоро не имею возможности спать с вами…
– Оставьте пакет там. Я заберу его днем, – ответила она, не отреагировав на его реплику. – А теперь убирайтесь! Мне пора возвращаться.
– Как любезно с вашей стороны! А прощальный поцелуй?
– Обойдетесь! Должна вам сказать, что вы сильно ошибаетесь на мой счет. Я не из тех идиоток, которых вы, наверное, привыкли коллекционировать и складывать штабелями. И не смейте здесь шастать, а то я скажу Франсиско, и он вам задницу надерет.
– Славная дедовская традиция, я полагаю? Луиза, мне бы хотелось снова вас увидеть.
Нет, ну какое трепло! Следовало незамедлительно расставить все точки над «i».
– Вы что, совсем тупой? Вы мне не нравитесь, понятно, совершенно не нравитесь. Вы мне просто отвратительны. Трясите своей ширинкой где-нибудь в другом месте, а меня оставьте в покое, вам ясно?
– О'кей, я все понял, спасибо за письма и прощайте… Я ухожу с разбитым сердцем, моя душа сотрясается в немых рыданиях… – бормотал Даг, неумолимо приближаясь.
Луиза сделала шаг назад, ее ноги зацепились за грабли, и она чуть было не упала навзничь. Даг подхватил ее и привлек к себе. Он почувствовал, как к его животу прижались ее груди.
– Оставайтесь с нами, милое дитя.
– Немедленно отпустите, или я закричу!
– О! Я просто обожаю подобные диалоги, теперь мне полагается ответить: «Ты будешь моей, сука, хочешь ты этого или нет!»
– Ублюдок!
Даг даже не успел спросить себя, почему это в последнее время все встреченные им женщины имеют тенденцию называть его ублюдком, идиотом, кретином или, на худой конец, болваном, как в одном из окон дома загорелся свет и мужской голос, в котором он узнал голос мускулистого Марселло, прокричал:
– Луиза? Это ты?
– Да, я услышала какой-то шум, ankavin,paniproblem! [52]
– Лгунья, – прошептал Даг, прижимая ее к себе.
– Иди ложись, – велела Луиза брату, пытаясь вцепиться Дагу в физиономию.
– Ты уверена?
– Да, говорю же тебе. Ты разбудишь маму…
– Kakila? [53]
52
Сейчас иду, все в порядке!
53
Кто там?
– Да нет же. Ankavin, сколько можно повторять.
Она билась изо всех сил, пытаясь освободиться. Даг внезапно отпустил ее, и она, не удержавшись, упала в траву.
– Луиза?
Голова брата показалась в дверном проеме.
– Я упала, черт побери! Закрой дверь, слышишь?
Даг отступил в тень деревьев. Улыбаясь, он смотрел, как она поднимается, мстительно грозит ему кулаком и возвращается в дом. Дверь тотчас же захлопнулась. Приятная была беседа.
Теперь письма.
Отец Леже по-прежнему спал. Даг проскользнул в комнату, бросился на кровать и стал рассматривать свою добычу: пухлый конверт, откуда выпали страниц тридцать, покрытые крупным, изломанным почерком. На каждом письме в правом верхнем углу стояла дата. Он быстро выбрал четыре послания, которые относились к интересующему его периоду.
Моя дорогая, у меня здесь все хорошо, работа нетрудная, коллеги приветливые, начальник лаборатории очень симпатичный человек, так что обо мне не беспокойся. Я надеюсь, что у тебя и у детей тоже все в порядке.
Несколько дней назад этот подонок Джонс приезжал сюда к Лонге (это здесь главный начальник), и мы с ним столкнулись в коридоре. Он со мной даже не поздоровался. Ты представляешь, почти четыре года я работал под его началом, а это дерьмо со мной даже не здоровается, а ведь это он сам во всем виноват. Ему следовало бы просить у меня прощение на коленях, потому что та женщина была изнасилована и убита, – это чистая правда; и из-за того, что я осмелился сказать правду, теперь я должен жить вдали от тебя и от детей. Этот мир просто отвратителен, особенно для таких, как мы. Будь я белым, Джонс не осмелился бы отправить мое донесение в мусорное ведро. Впрочем, я не собираюсь без конца пережевывать свои неприятности и волновать тебя. Я питаюсь хорошо, и бессонницы у меня нет. Так что ни о чем не беспокойся.
Но когда я думаю о том, что этот пьянчужка даже не заметил ни кровоподтеков на малых губах, ни вагинальных разрывов и уверяет, будто она якобы могла пораниться, когда падала! На что она, интересно, падала? На отвертку? Прости меня, все никак не могу остановиться.
Я должен заканчивать письмо, потому что сейчас придет почтальон. Крепко обнимаю тебя, поцелуй от меня детей, скажи им, чтобы слушались, а то папа приедет и отшлепает.
Любящий тебя Луис.