Карибский сувенир
Шрифт:
С окраины в центр города возвращаемся к вечеру. Становится прохладнее; распахиваются двери сотен кафе, дансингов, баров, ресторанов. На улицу выплескивается плотная толпа ярко одетых ресифян. Над остывающим асфальтом гремят мелодии самбо, несущиеся отовсюду: из дверей баров, из раскрытых квартирных окон. Вспыхивают рекламы. Синие, зеленые, желтые огни пляшут, плещутся по стенам домов, прыгают над городом. Огненные буквы торопливо вычерчивают фразы, предложения: «Курите бразильские сигареты „Голливуд“!», «Пейте бразильский кофе!», «Лучшее вино — Мартини! Пейте только Мартини!», «Кофе! Пейте лучший в мире бразильский кофе!»
Да, говорят, что действительно бразильский кофе — самый вкусный,
В баре становится тесно. Прохожие, привлеченные музыкой и смехом, теснятся в узких проходах между столиками; мужчины и женщины становятся на цыпочки, чтобы посмотреть: собственно говоря, в чем там дело? В чем дело? Здесь танцуют! Что, задним не видно? Сейчас всем будет видно! Одна из девиц в одеянии из цветочных гирлянд сбрасывает туфли и прыгает на стол. Ее лодыжки мелькают среди бутылок, с этикетки одной из которых невозмутимо смотрит на маленькие ступни одноглазый пират с кинжалом за поясом: дескать, эка невидаль, в его время точно так же танцевали во всех кабаках приморских портов.
А бармен? Он тоже невозмутим, как одноглазый пират: стоит за стойкой и читает газету «Новое Румос», выходящую в Рио-де-Жанейро. Почти вся газета посвящена пребыванию в Бразилии советских космонавтов Николаева и Поповича.
Утомленные танцовщицы и их кавалеры допивают «белую лошадь» и рассчитываются: за вино, музыку, разбитый стакан и испорченную скатерть. Вот теперь все в порядке. До свиданья, господа. Бармен убирает осколки стекла, заменяет скатерть и подходит к нам.
— Самбо? — спрашиваю я, провожая взглядами парней и девиц, садящихся в длинные, как сигары, фыркающие автомобили.
— О но! — восклицает бармен и прижимает руки к сердцу. Потом поясняет по-английски: — Это но самбо, господа. Это черт знает что… Золотая молодежь… а самбо на столах не танцуют, о нет, господа. Самбо вы могли увидеть на карнавале. А сейчас я не могу ничего вам посоветовать… Желаете пива еще?
Нет, мы больше не желаем пива.
В баре стало тесно, душно. Пора уходить. Расплачиваясь, я с сожалением замечаю, что симпатяги парни из автобуса недодали ровно пятьсот крузейро… Жаль. Очень жаль. Нет, не денег, а того, что глазастый парень и его приятель поступили с нами нечестно.
— Вот жулики! — восклицает возмущенно Валентин. — А я им еще руки жал, разные красивые слова говорил…
— Они просто ошиблись, — убежденно говорит Николай, и мы выходим в прыгающий нервный свет реклам.
Широкая улица, проспект по-бразильски — авенида. В разных странах, в разных городах улицы имеют свой совершенно определенный облик и характер.
Мне вспоминаются вечерние улицы крупнейших немецких городов — Берлина, Лейпцига, Дрездена, Галле. По вечерам они оживленны, но оживление какое-то деловое, сдержанное. А к одиннадцати-двенадцати часам
Облик вечерней бразильской авениды не похож на облик иных улиц, иных городов и стран. Чем ближе к ночи, тем гуще становится людской поток на тротуарах. Тротуары не могут вместить всех неторопливых, никуда не спешащих прохожих, и уличная толпа выплескивается на мостовую, нервируя шоферов, которые неистово наигрывают на клаксонах своих автомобилей и что-то кричат, пытаясь перекрыть своими голосами шум улицы. Но где там! Прохожие не слышат ни автомобильного вяканья, ни отчаянных выкриков шоферов, потому что над авенидой грохочут тысячами труб, тысячами барабанов и аккордеонов, стучат миллионами кастаньет сотни мелодий. Они рвутся отовсюду: из окон квартир, из карманов мужчин и сумочек женщин — все миниатюрные приемники настроены на вечернюю радиоволну ресифийского радиоцентра. А ресифийское радио по вечерам транслирует лишь мелодии самбо, перемежающиеся рекламой сигарет «Голливуд», вина «Мартини» и напитка кока-кола.
По вечерам дома Ресифи пустеют. Как бы подчиняясь чьему-то властному призыву, ресифяне оставляют свои квартиры. Пожилые люди выносят стулья, кресла и рассаживаются плотными рядами вдоль стен домов. Молодежь спешит в скверы, парки, но скамейки там заняты, и парочки рассаживаются на гранитных набережных и перилах мостов… Однако это не мешает всем чувствовать себя превосходно. И, пожалуй, любой влюбленной паре кажется, что мир крутится вокруг них, а они — в центре этого мира.
Густая толпа, музыка и разноцветный рекламный дождь, льющийся с темного неба на головы и широкие плечи негров, на прически и стройные фигурки мулаток, — вот облик улиц этого бразильского города. И характер улицы — немного легкомысленный, немного бесшабашный.
Оживленная толпа, музыка. Шумная, веселая улица… А ведь днем ее облик был иным: в полдень здесь митинговали бастующие и вместо смеха разносились над асфальтом взволнованные речи руководителей забастовки… Да, днем улица была тревожной, а сейчас дневные волнения забыты. Уж такой здесь живет народ.
Оглушенные, пришибленные беснующейся рекламой и сорвавшейся с тормозов музыкой, мы идем по улице к порту. Синие, желтые, красные, зеленые огни прыгают по лицам прохожих, выхватывая из темноты то широко раскрытые, то прижмуренные в смехе глаза.
Мужчины, женщины, негры, мулаты, белые — бразильцы, бразильцы, бразильцы… Народ в Бразилии красив. Красивы и мужчины и женщины. В этой стране произошло удивительное смешение рас… Португальцы из Европы, негры из Африки, индейцы с реки Амазонки… Да, удивительно красивы бразильцы! Правильные черты лица, матовая смуглая кожа. Гордая походка и прямой взгляд из-под мохнатых ресниц. Можно часами любоваться плечистыми высокими мужчинами и стройными худощавыми женщинами.
— Пора на судно, пора… — говорит Николай, взглянув на часы.