Карл Брюллов
Шрифт:
Ушел из братства оскорбленный Карлом Яненко. Вот, казалось бы, совсем недавно всей компанией снимали «посмертную маску» с лица живого Глинки, разложив Михаила Ивановича на диване Якова. Маска получилась отменной, и Карл побожился, что если Яненко выполнит Мишин бюст, он, Карл, непременно пройдется по нему рукой мастера. И вот теперь — нет Яненко. А Кукольник сидит дома со своей немкой Амалией Ивановной, служившей прежде в его доме в качестве экономки и сумевшей как-то захомутать «гордость русской литературы». Сидит теперь, смотрит на свой портрет работы Карла Брюллова и, должно быть, вздыхает о прошлых временах. А ведь какие барышни были, какие возможности… по всему видно, упал и не поднимется больше, кончился Кукольник, кончились его золотые денечки. Обидно до слез!
Одновременно
Я провожал гостей до дверей, а когда вернулся, нянька уже хлопотала у стола, ставя стаканы на круглый поднос, рядом с ней Уленька уже вытерла стол и теперь застилала его большой вышитой скатертью с золотистой бахромой.
— А Юлия Павловна выходит замуж за своего бывшего мужа, — с порога сообщил я, чувствуя, как пиво приятно кружит голову. — Ты долго тут еще? Ужинала? Ляжем пораньше?
— Ни за кого она не выйдет, а выйдет, так проклятие их обоих и настигнет. — Не поворачиваясь ко мне, проскрипела нянька. Махнув на нее тряпкой, Уленька обняла меня и вместе мы поднялись к себе в спальню.
— Почему бы им действительно не сойтись? — Размышлял я вслух, уже лежа в постели. — Да, они развелись, но было это давным-давно. Кроме того, насколько я знаю, инициатива развода исходила от графа Литта, а уж никак не от молодых. Сами супруги не ссорились, а некоторое время после развода встречались, посещая вместе оперу и бывая в гостях, и опять же по слухам, не считая большим грехом продолжать свою связь, но теперь уже как любовники.
В то время, видя непомерные траты и долги юного Скавронского, первым забил тревогу граф Литта. Теперь, собрав в своих руках практически все состояние Литта, Висконти и Скавронских, Юлия сделалась во много раз богаче прежнего. Кроме того, она была красавица, прославленная в веках такими художниками, как Брюллов, Басин, Босси. Отказаться от такой женщины мог только безумец.
На этой приятной мысли я и заснул.
Вскоре выяснилось, что Юлия Павловна действительно написала бывшему мужу, Николай Александрович сказал свое «да», Юлия собралась в Россию, но тут произошло то, чего никак нельзя было предвидеть. Неожиданно для всех скончался сам Николай Александрович — красавец, богатырь, кутила и бабник, о котором еще Александр Сергеевич в «Путешествии в Арзрум» писал: «Оружие тифлисское дорого ценится на всем Востоке. Граф Самойлов и В., прослывшие здесь богатырями, обыкновенно пробовали свои новые шашки, с одного маху перерубая надвое барана или отсекая голову быку».
Потеряв бывшего и, возможно, будущего мужа, Юлия оделась в черное платье, которое необыкновенно шло к ее темным волосам. Долгое время ходил забавный анекдот, будто бы некий русский путешественник, оказавшийся в Италии во дворце графини Жюли, наблюдал, как та катала на своем длинном траурном шлейфе детишек, возя их по комнатам и весело при этом цокая каблучками. Некоторые утверждают, что этим очевидцем был Шевченко.
Не могу знать, было ли что-либо подобное в реальной жизни. Вообще дамские шлейфы или, как у нас их называют, «трены» — предмет особый, и тут скорее следует проконсультироваться у знатока женской моды Мокрицкого, нежели у такого домоседа, как я. Впрочем, если покопаться в памяти, то вспоминается, что первый шлейф ввела в моду фаворитка короля Карла VII Агнесса Сорель, в пятнадцатом веке. Долгое время церковь воевала с этим дьявольским хвостом, но шлейф победил. Я пытался представить шлейф Самойловой, но у меня это не получилось даже после того, как супруга принесла мне статью в журнале «Вестник Европы». В ней говорилось, что королева носит шлейф длиной в одиннадцать локтей, что соответствует шести метрам. Принцессы крови волочат за собой девять локтей, другие представительницы королевского дома могли носить шлейф длиной семь локтей. То есть как родственница государя по Екатерине I Юлия Павловна
Почему же я не верю анекдоту? А как раз потому, что именно в это время «хвосты» вдруг ненадолго вышли из моды, дабы возродиться и вновь свести с ума наших дам. К тому же, если свидетель Шевченко… не знаю, где именно он мог наблюдать подобную сцену… Но даже если Юлия Павловна и принимала его в одном из своих дворцов, отчего-то мне кажется, что вчерашний крепостной не может смыслить в моде больше, нежели барон. А как раз ваш покорный слуга барон фон Юргенсбург Петр Карлович Клодт в них ни черта и не понимает!
Признаться, мне плевать на Николая Александровича, каким бы бравым офицером он ни был, и я так понимаю, что вряд ли стоит слишком сильно жалеть «безутешную вдову». Другого страшусь я: что, коли история с «проклятием» вновь выплывет на поверхность? Ведь это же прямой удар по Карлу! Вот что по-настоящему плохо! Вот что отвратительно!
Глава 15
Юлия появилась в Петербурге, как обычно, неожиданно. Нагрянула, налетела, заставив всех кружиться вокруг себя, думать о ней, искать ее, чтобы снова не встретить или встретить, но на полслова, полвзгляда, полвдоха.
Уже не в строгом черном — к чему носить слишком долгий траур по мужу, с которым находилась в официальном разводе? Хотя, как докладывали мне оба брата Брюлловы, до сих пор пользовалась конвертами с изящной черной полосой и бантом. Может, много заказала и не успела использовать ко времени. Или просто они ей нравились.
Досужие сплетницы разносили по салонам сказку, будто бы по дороге в Россию, проезжая через какой-то неприметный итальянский городишко, ее экипаж сломался и в ожидании, когда его починят, графиня отправилась в театр. В тот день давали оперу ее близкого знакомого Гаэтано Доницетти «Лючия ди Ламермур». Там она влюбилась в никому неизвестного тенора, более того, дебютанта, моложе ее на целых двадцать лет. Молодого человека звали Джованни Перри и, недолго думая о последствиях, в своем неистовом стиле, тотчас же по починке экипажа, забрала его с собой, дабы обвенчаться в первой попавшейся церкви.
Анекдот долго ходил по столице, хотя заявляю с полной ответственностью: правды в нем с гулькин нос. Да, Юлия Павловна отличается более чем экстравагантным, подчас вызывающим поведением, в чем ее каждый норовит упрекнуть. Но в данном случае все было не совсем так: во-первых, тенор Джованни Перри был далеко не первым встречным красавчиком, которого графиня похитила, словно какую-то драгоценность или цветок из чужого сада. Они были давно знакомы, более того, ее приемная дочь Джованина была родной племянницей Джованни Пери, внебрачной дочерью его родной сестры Клементины Перри. И воспитывала Юлия ее, если мне не изменяет память, больше десяти лет. Во всяком случае, девочка позировала вместе с приемной матерью для «Последнего дня Помпеи», потом с мамой и арапчонком, далее, уже почти взрослая, в картине «Всадница» в компании с Амалицией, и снова вместе с Юлией в картине «Удаляющаяся с бала». Разумеется, они были знакомы много лет, причем Юлия знала не только Джованни, но и его сестру Клементину, а возможно, что и всю семью.