Карл Ругер. Боец
Шрифт:
И кого, сказал себе Карл, проходя мимо молчаливых стражников в город.
Он был последним, кто вошел в Семь Островов этим днем. Тяжелые, окованные сталью ворота начали закрываться, едва он их миновал.
Пройдя сквозь арку ворот, Карл оказался на мощенной булыжником площади. Здесь бледный свет луны не столько прогонял тьму наступившей ночи, сколько разбавлял ее, превращая в посеребренный сумрак. Все-таки Карл смог рассмотреть и изящный фонтан, служивший, по всей видимости, не только украшением, и высокие дома, плотно обступившие площадь с трех сторон. Кое-где за мутными, бельмастыми окнами
Справа от него темнел зев узкого переулка, идущего параллельно крепостной стене. Еще две улицы, уходившие куда-то в глубину города, начинались прямо напротив надвратной башни. Площадь была пуста, и спросить было некого, но Карл и вообще-то привык во всем полагаться только на себя, в данном случае – на свои ощущения. Он подошел к фонтану и огляделся. Гостиница справа от него называлась незамысловато, но со смыслом – «Путник, отдохни». Название Карлу понравилось, к тому же гостиница находилась справа.
Значит, «Путник», решил он и уже через минуту, толкнув тяжелую дубовую дверь, оказался в общем зале гостиницы.
Чутье его не обмануло – впрочем, как знать, быть может, и все остальные гостиницы в Семи Островах были такими же опрятными и уютными? Стены общего зала были оштукатурены, пол засыпан свежими опилками, высокий потолок лежал на мощных поперечных балках, с которых свисали пучки сухих трав и связки чеснока и лука. Горели масляные лампы, и пылали дрова в двух больших каминах. В дальней части зала на небольшом возвышении сидел старик музыкант и тихо наигрывал какой-то бесхитростный мотив на чембало. Тихие трогающие душу звуки плыли по полупустому залу, смешиваясь со звуками человеческой речи, с волнами тепла, идущими от каминов, и запахами кухни, которые не раздражали, но возбуждали аппетит. За длинными столами сидели в основном местные жители, но были здесь и постояльцы гостиницы. В чем тут было дело, чем они так уж отличались от зашедших посидеть за пивом горожан, сразу и не скажешь, но Карл без труда выделил их взглядом, не без удивления обнаружив среди постояльцев именно этой гостиницы и давешнюю девушку из фургона.
Значит, это был не ее фургон, подумал Карл. Он подошел к столу, сбросил дорожный мешок прямо на пол и сел напротив незнакомки.
– Доброй ночи, сударыня, – поклонился он девушке. – Сегодня днем вы обогнали меня на Чумном тракте. Рад вас видеть в здравии и благополучии. Меня зовут Карл Ругер. К вашим услугам.
Девушка вскинула на Карла большие голубые глаза. Она явно была удивлена и, пожалуй, даже возмущена его обращением. Подобного рода условности характерны для многих мест и стран, но…
– Если я вас оскорбил, сударыня, прошу меня великодушно простить. Но я полагаю, что многие условности теряют на чужбине свою силу. Кто же может вам меня здесь представить? Ведь мы оба чужие в чужом городе.
Он улыбнулся.
Девушка молчала. Возможно, она обдумывала его слова.
– Меня зовут Дебора, – сказала она наконец. – Вы могли опоздать, Карл.
– Я никогда никуда не опаздываю, – усмехнулся он. – Это принцип. Вы знаете, что такое принцип?
Он смотрел ей прямо в глаза. У нее были дивные глаза,
– Я знаю, что такое принцип, – мягко улыбнулась она, возвращаясь к еде. – Я только не знаю, осуществим ли ваш принцип в вещном мире.
А ты, оказывается, получила недурное образование, Дебора. Интересно где?
– Дело в том, Дебора, что я никогда и никуда не спешу. Ну почти никогда, – признал он, вспомнив дорогу по Долгому мысу, – особенно если меня не торопят. Прошу прощения, сударыня. – Карл встал, снял плащ – оказалось, что в гостинице тепло, – и бросил его на скамью рядом. Затем отстегнул от пояса узкий меч, из тех, что в Загорье зовут шпагами, и положил его поверх плаща. Потом он снова сел и хотел уже продолжить разговор, но его отвлекла подошедшая служанка, спросившая, что гость будет есть и пить. Ответ был растворен в воздухе, напоенном ароматами кухни.
– Хаш, – ответил Карл не задумываясь. – Тушеная фасоль, лепешки и крепкое красное вино.
Он с удовольствием наблюдал, как ест Дебора. Она ела аккуратно, не быстро и не медленно. Но дело было в другом. Его взгляд притягивали губы Деборы. Полные, но изящно очерченные, они двигались мягко и плавно, с той естественной природной грацией, которая сродни мировой гармонии, но которая также затрагивает в кавалере те струны мужественности, играть на которых дано лишь природе и женщине. Карл смотрел.
– Откуда вы, Карл? – Голос у Деборы был под стать ее губам, под стать всему ее облику воплощенной женственности. Он был грудным, сильным и чистым, прозрачным.
– Вы имеете в виду мою родину? – переспросил Карл. – Из Линда. А почему вы спрашиваете?
– В Загорье не принято смотреть на то, как ест другой человек.
– В Приморье тоже, – усмехнулся Карл. – Но я смотрю на ваши губы, а это совсем другое.
Дебора вскинула на него удивленный взгляд. Прозрачная голубизна сгустилась, чуть потемнела, напомнив Карлу синеву предвечернего неба, и он увидел, как стремительно краснеет ее тонкая белая кожа на высоких скулах.
Ну вот, ты и снова удивилась, красавица. Что поделаешь, это у меня такой дар – удивлять.
– Вы…
– Я был несдержан, сударыня. – Карл склонил голову и посмотрел на пустой стол перед собой. – Тысяча извинений.
– Вы… вы напугали меня, но… Вероятно, люди вашей профессии не могут иначе. Ведь отвага – родная сестра прямолинейности, не так ли?
А теперь она цитирует Льва из Сагеры, если я не ошибаюсь.
– И какова же, по-вашему, моя профессия?
Карл увидел служанку, спешащую к нему с большим деревянным подносом в руках.
– Разве вы не солдат? – спросила Дебора. – Я подумала, что вы хотите наняться в дружину князя или в гвардию одной из Семей. Так вы пришли на Фестиваль?
Ее глаза внимательно изучали его лицо.
Ну вот, а теперь уже невежливы вы, сударыня, мысленно усмехнулся Карл. Разве может добропорядочная девушка так открыто смотреть на мужчину?
– Что такое Фестиваль? – спросил он. Слово было ему знакомо, но он не заметил, чтобы город готовился к празднику. – Здесь будет карнавал?
– Вы что же, не знаете? – В ее голосе прорезались нотки уже не удивления, а самого настоящего… ужаса? Пожалуй, что так. Но самое интересное, что нечто, подобное испугу, заставило напрячься при его словах и служанку, как раз выставлявшую перед Карлом миски с едой и кувшин с вином.