Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева Мрака
Шрифт:
— А если ваше величество соблаговолите хоть немного помочь благороднейшему делу, то небольшая сумма денег и отряд геннегауских копейщиков, которые приобретут себе в этом деле и славу и добычу, будут достаточны для возвращения потомку Ланкастерского дома, неправильно лишенному престола, законно принадлежащего ему по рождению наследия.
— Кажется, любезный граф, — заметил герцог, — ты прямо приступаешь к делу; но мы видали столько превратностей судьбы относительно Йорков и Ланкастеров, что, поистине, не знаем, кому из них небо предоставило правую сторону и кому народная любовь вручила власть; у меня совершенно кружится голова от этих необыкновенных переворотов, происходящих
— Это доказывает, государь, что перевороты эти еще не кончились и что ваша великодушная помощь может доставить правому делу решительный перевес в успехе.
— Вы, господа англичане обеих партий, слишком самолюбивы, полагая, что дела вашего безумного острова столько же занимательны для целого света, как для вас самих. Ни Иорк, ни Ланкастер, ни брат Блакборн, ни родственница моя Маргарита Анжуйская даже при содействии Джона де Вера не проведут меня. Сокола не приманивают пустыми руками.
Оксфорд, отлично знавший нрав герцога, предоставил ему полную свободу излить свое негодование, возбужденное в нем мыслью, будто бы ему осмеливаются предписывать, что ему делать и как вести себя; наконец, когда он замолчал, граф хладнокровно сказал:
— Точно ли я слышу благородного герцога Бургундского?.. Того, с кого берут пример все рыцари Европы?.. Он ли это говорит, что не находит никакой причины, чтобы решиться помочь злополучной королеве и содействовать восстановлению павшего царственного дома? Разве здесь не предвидится обильная жатва добычи и почестей? Разве не ждет слава того государя, который один в этом испорченном веке соединит долг великодушного рыцаря с долгом великого монарха…
Герцог прервал графа, ударив его по плечу:
— Не забывай также пятисот музыкантов короля Рене, которые запищат на своих дудках, восхваляя меня и своего старого Рене, причем он, слушая их, воскликнет: «Славно воевал, герцог! Славно играете, музыканты!» Одно скажу тебе, Джон Оксфорд: когда мы с тобой носили еще юношеское оружие, то слова: рыцарская честь, любовь красавиц, слава и прочее — были очень приличными символами, вырезанными на наших белоснежных щитах, и довольно достаточным поводом, чтобы идти в бой; да и теперь еще, хотя я уже устарел для этих дурачеств, однако на турнире все еще не откажусь, как истинный рыцарь, пожертвовать собой. Но когда приходится выдавать большие суммы денег и отправлять за море флот, тогда мы должны представить нашим подданным более благовидные предлоги, вовлекая их в войну; мы должны указать им какую-нибудь цель, клонящуюся к общественному благу или хотя бы к нашей собственной выгоде. Таково положение дел в свете, и, говоря истинную правду, Оксфорд, я намерен идти по этой дороге!
— Боже сохрани, чтобы я стал приглашать ваше высочество действовать иначе как для блага ваших подданных. Деньги, которых мы просим, не подарок, а только заем. Маргарита охотно оставит в залог эти драгоценности, цена которых, я полагаю, известна вашему высочеству.
— А!.. — сказал герцог, — наша родственница хочет сделать из меня жида, ростовщика. Однако, Оксфорд, может быть, эти бриллианты действительно мне понадобятся, так как если мы в этом деле сойдемся, то мне самому придется прибегнуть к ростовщикам, чтобы помочь Маргарите в нужде. Я обратился к сословиям моего герцогства, которые теперь собрались, и ожидаю от них значительного пособия. Но между ними есть беспокойные головы и скупые души; поэтому, на случай, если мне с ними не удастся договориться, оставь эти драгоценности здесь, на столе. Теперь допустим, что я ничего не потеряю из моего кошелька, совершая рыцарский подвиг, к которому ты меня склоняешь, но тебе известно,
— Выслушайте меня, ваше высочество. Вы, конечно, поставили себе целью соединить обширные владения вашего отца с теми, которые вы приобрели оружием, и составить из них твердое, незыблемое герцогство…
— Скажи, королевство, — прервал его Карл, — это название звучнее.
— Королевство, говорю я, венец которого также будет красив на челе вашего высочества, как на Людовике — французская корона.
— Не нужно слишком большой проницательности, чтобы отгадать мое намерение, — сказал герцог, — иначе для какой же еще цели я стал бы надевать шлем и обнажать мой меч? Для чего бы войскам моим занимать в Лотарингии крепости и выгонять из нее этого нищего де Водемона, который имеет наглость требовать ее как свое родовое наследие? Итак, любезный друг, увеличение Бургундии есть такое дело, за которое герцог этой прекрасной области обязан сражаться, пока он в состоянии сидеть на коне.
— Но разве вы не думаете, — сказал английский граф, — если уж мне позволено говорить с вашим высочеством свободно, по праву старого знакомства, разве вы не думаете, что на этой карте ваших владений, хотя и хорошо округленных, есть еще нечто на южных границах, могущее доставить большие выгоды королю Бургундскому?
— Не могу догадаться, что ты под этим разумеешь, — сказал герцог, взглянув на карту Бургундии, на которую англичанин обратил его внимание, и устремив потом свои большие, проницательные глаза на лицо изгнанного графа.
— Я хочу сказать, — продолжал последний, — что для столь могущественного государя, как ваше высочество, нет границы безопаснее моря. Вот Прованс, лежащий между вами и Средиземным морем; Прованс с его прекрасными гаванями, с его плодородными полями и виноградниками. Не выгодно ли было бы включить его в карту ваших владений так, чтобы вы могли, держа одну руку у Средиземного моря, коснуться другой берегов Северного океана во Фландрии?
— Прованс, говоришь ты? — подхватил герцог с живостью. — Как! Да я только и брежу Провансом. Не могу слышать апельсинного запаха, не вспомнив об его благоухающих лесах и рощах, об его оливковых, лимонных и гранатовых деревьях. Но как овладеть им? Стыдно было бы тревожить Рене, безвредного старика, который мне близкий родственник. Притом же он дядя Людовику, и, по всей вероятности, обойдя дочь свою Маргариту, он уже назначил короля французского своим наследником.
— Ему можно противопоставить соперника в особе вашего высочества, — сказал граф Оксфорд, — если вы согласитесь оказать Маргарите Анжуйской помощь, которую она через меня у вас просит.
— Возьми все, чего ты хочешь, — вскричал герцог, — возьми вдвое людьми и деньгами! Доставь мне только предлог на приобретение Прованса, хотя бы он так был тонок, как волос королевы Маргариты, и предоставь мне свить из него канат. Но я глуп, что слушаю бредни человека, который, будучи сам всего лишен, ничего не теряет, лаская других несбыточными надеждами.
Карл, говоря это, едва переводил дух и совершенно изменился в лице.
— Я не такой человек, ваше высочество, — сказал граф. — Выслушайте меня. Рене удручен летами, любит покой и слишком беден, чтобы поддерживать в должном приличии свой сан; он слишком добр или слишком слаб, чтобы обременять своих подданных новыми налогами; он утомлен борьбой со злой своей судьбой и желает отказаться от своих владений…
— От своих владений! — вскричал Карл.
— Да, от тех, которые состоят еще в его власти; и от других, на которые он имеет право, но которые от него уже отошли.