Карл Великий. Основатель империи Каролингов
Шрифт:
Примерно в 885 году почтенный монах из монастыря Святого Галла написал свою рукопись Gesta Caroli – «Деяния Карла», чтобы поведать своим беззубым ртом о великих делах, совершавшихся во времена «золотой империи прославленного Карла». Наслушавшись песен старых ветеранов, добропорядочные монахи начинали сочинять всяческие пикантные подробности биографии истинного, земного и «очень коварного Карла». Но в мыслях этого монаха великий король стал даже «железным Карлом», чьи подданные «воздавали ему должное как великому королю».
Так, в памяти монахов непобедимый Шарлемань правил воинственным народом в течение почти целого столетия мира и покоя. В этом и состоит удивительная метаморфоза Арнульфинга –
Шарлемань не успел еще успокоиться в своем гробу, как норманны вновь нарушили морские границы. Вверх по течению Рейна, Сены и Луары их флотилии совершали налеты на города. Армии больше не существовало, чтобы отбить нападение. В начале 845 года внук Шарлеманя беспомощно отсиживался со своими сеньорами и рекрутами, отказавшимися сражаться с воинственными захватчиками, а норманны в то время увели в плен 1100 жителей деревень по реке Сене.
Потомок Годфрида поднялся вверх по Луаре на своих длинных ладьях. При этом он ограбил и сжег Тур. Орлеан Теодульфа пал перед морскими пиратами. В аббатстве Сен-Дени пираты взломали гробницы Арнульфингов, чтобы поживиться королевскими регалиями. Поднявшись вверх по Маасу, они повернули к Ахену и сожгли церковь Девы Марии. В перерывах между набегами они строили для себя зимние поселения на побережье.
Победоносные флотилии данов и норманнов добирались аж до самой Испании, ну а западное Средиземноморье было в руках мусульманских флотилий из Андалусии и Северной Африки. Используя острова как стоянки, воинственные мусульмане (Аббасиды вступали в союз с Омейядами) захватили сухопутный коридор в Италию. После захвата Мальты они расположились по побережью Сицилии рядом с Палермо, захватив плацдарм у Салерно с целью вторгнуться в Адриатику и использовать побережье для захвата Рима.
Религиозный фанатизм заставлял мусульман бросаться в бой, но помимо этого арабские флотоводцы водили свои эскадры с большим мастерством. Один из них в 837 году на Сицилии применил греческий огонь против византийского флота, использовав новые устройства для бомбометания. Он добился своей цели и заставил византийский флот покинуть акваторию.
В Риме очередной папа римский Лев выстроил защитную стену вокруг храма Святого Петра. Арабские всадники поднялись вверх по течению Вольтурно и атаковали горные вершины Монте-Кассино. Им оказывали очень слабое сопротивление. У разбросанных потомков Каролингов не хватало кораблей, у римских пап не было войска; Беневент заботился только о том, чтобы защищать себя, боевые корабли венецианцев предпринимали жалкие попытки для защиты острова Риальто; византийский флот прилагал немыслимые усилия, чтобы сохранить свои торговые пути.
Сам Константинополь, вместо того чтобы объединиться с западным христианским миром, впал в глубокую изоляцию. Флотилии с рек Руси, ведомые варягами, не раз грабили пышный и великолепный город, а могучие болгары господствовали на Балканах и на побережье Далмации.
За Болгарией лежала «великая восточная равнина». Свирепые мадьяры поднимались вверх по течению Дуная и захватывали долины Баварии; их конница вломилась в Восточную марку Шарлеманя, обошла стороной острова Венеции и безнадежно отдалила друг от друга разоренный Ахен и осажденный Константинополь. Торговые пути не пролегали более по стране франков, как это было при прежних Арнульфингах.
И снова боровшиеся за выживание франки оказались предоставленными сами себе. Началась страшная миграция. Люди уезжали с побережья, с берегов рек, бросали долины, славившиеся своим плодородием. Они искали безопасности в горах и шли на восток. Беженцы забирали свои стада, переводили через Рейн и прятали в глуши Саксонии.
Наступила всеобщая апатия. Городская жизнь зачахла повсеместно, кроме Северной Италии (бывшей Ломбардии). Говорили, что в Риме в промежуток с 870 по 1000 год не построили ни одного нового здания и не отремонтировали ни одного старого. Остров Париж был осажден и методично разграблен воинственными норманнами. И некому больше было защитить христиан. Монашеские обители, в которых едва теплилась жизнь, надеялись обрести спасение только после смерти. В этой всеобщей неразберихе казалось, что знакомый мир движется к своему концу, который должен наступить в год 1000-й от Рождества Христова.
В этот период бездействия и междуцарствия память о Шарлемане померкла и изменилась. Образ «неутомимого короля», который никогда не отчаивался, превратился в образ владыки христиан, охранявшего свой народ. Если прибегнуть к аналогии, его век можно сравнить с веком просвещенного мира и спокойствия.
Более того, путем какой-то трансформации желаний и стремлений имя Шарлеманя вселило надежду в весь просвещенный христианский народ. По мере увеличения его страданий росли его вера и надежда.
Подошел к концу IX век, и что-то необычайное произошло с памятью о Шарлемане. Шла гражданская война, периодически совершали набеги варвары, и в результате большая часть его родины, начиная от Луары и заканчивая Рейном, была разорена. И потому очень мало сохранилось записей, построек, традиционных обрядов. Наставники и «монахи в капюшонах» бежали из древних римских городов на восток. По иронии судьбы, множество франкских дворян пересекали Рейн и обосновывались в прежней Саксонии, которая более не представляла собой опасности. Монастырские обители старой Восточной марки от Фульды до монастыря Святого Галла превратились в новые центры выживания.
Этот исход оказал решающее воздействие на воспоминания о Шарлемане. В памяти большинства людей стерлись черты реально существовавшего человека. Вместе с переселенцами на новые территории прибывали сказки о легендарном короле. Драгоценные книги и реликвии, вывезенные из опасной долины Рейна, где-нибудь в другом месте становились свидетельством идеализированного образа владыки христиан.
В течение жизни последующих бедствующих поколений о Шарлемане мало писали. Воспоминания о нем жили, если можно так выразиться, подспудно. Но они сохранились, переходя из поколения в поколение вместе с охотничьими байками и песнями. Монахи в Фульде, наблюдая за звездами, называли Большую Медведицу Karl swagen – «Телегой Карла». Владельцы постоялых дворов в Пиренеях показывали каменный крест и утверждали, что он принадлежал Шарлеманю. Охотники в Альпах рассказывали о том, как появился белый олень, чтобы указать Шарлеманю путь на восток.
В Венеции, которую он пытался покорить, в памяти людей он стал святым пророком, охраняющим город. Венецианцы рассказывали, что Шарлемань, проезжая в тех местах, остановился, метнул тяжелое копье в зеленую пучину вод и заявил:
– Так же верно, как то, что никто из нас не увидит больше этого копья, так и ваших врагов всегда будет поражать гнев Господень.
Распространившаяся подобным образом благодаря рассказчикам легенд память о Шарлемане пустила корни во многих землях. Пересаженная на другую почву, она начала склоняться к образу щедрого великодушного монарха, владыки мира. В Саксонии, ставшей средоточием германской мощи, она претерпела довольно своеобразные изменения. Тевтоны в X веке, похоже, вспоминали о нем в первую очередь как о создателе законов, а уже потом как о короле-миссионере, принесшем им христианство. Разве не доказывали это его многочисленные замечательные деревянные церкви?