Карл Великий
Шрифт:
Но вот вопрос: откуда Карл черпал земли (а их нужно было много), чтобы нарезать достаточное количество бенефициев? Конечно, он мог бы использовать родовые владения Пипинидов-Арнульфингов. Но этого он делать не стал. Он помнил: «ленивые короли» превратились в прах именно потому, что в междоусобной борьбе растратили свои фамильные домены. Нет, в подобном положении мудрый майордом оказаться не желал и рисковать не собирался. Нужно было искать другой источник. И он был найден: им стали владения церкви.
Проблема, оказавшаяся деликатной, имела свою историю. С той поры, когда император Константин и его преемники стали насаждать христианство, новая церковь, превратившись из гонимой в господствующую, быстро трансформировалась в крупного землевладельца. Находясь в привилегированном положении, получая от центральной власти и частных лиц постоянные земельные дары, которые умело аккумулировались и из ее рук уже больше не уходили, католическая церковь на Западе завладела в период раннего средневековья почти третью обрабатываемых земель. Ее владения в отличие от доменов королей и магнатов обладали устойчивостью и стабильностью. И когда Карл замыслил свою реформу, сам Бог указал ему на источник.
Став на путь изъятия (секуляризации) части владений церкви, майордом подвел под это определенную теоретическую базу. Он исходил из того, что в прежние времена короли и майордомы жаловали монастырям и епископствам
Разумеется, она не могла вызвать энтузиазма у церковной элиты, и все объяснения властей оказались здесь бесполезными. До нас дошли потоки жалоб и проклятий в адрес Карла со стороны церковников разного ранга из многих областей. По-видимому, имели место и случаи неповиновения, поскольку правительство приступило к широкомасштабной смене церковного начальства. Однако стремясь подчеркнуть, что частичная секуляризация не имеет ничего общего с утеснением духовенства в целом, одновременно Карл принялся за внедрение авторитета христианской церкви во вновь присоединенных зарейнских областях. Так, завершив покорение Фризии, начатое еще Пипином Геристальским, он позаботился о расширении миссионерской деятельности в этой стране. Подобную же политику майордом проводил в Аламаннии, Тюрингии, Баварии и других германских землях, повсюду насаждая монастыри и упорядочивая структуру церковной иерархии. На этой стезе Карл имел деятельных помощников и агентов, из числа которых особенно выделялся англо-сакс Винифрид, привезший из поездки в Рим новое имя (в дальнейшем он будет именоваться Бонифацием) и благословение папы на христианизацию язычников-германцев. Бонифаций горячо взялся за дело, основав в Германии десятки новых монастырей и епископств (в числе последних — Вюрцбург, Эрфурт, Зальцбург, Регенсбург и Пассау). Новый апостол Германии постоянно подчеркивал роль майордома в насаждении столь пышной нивы. «Без покровительства правителя франков, — писал он, — я не мог бы ни руководить слугами церкви, ни защищать священников и верующих, без его приказа и страха, который он внушает, я не мог бы даже запретить языческие ритуалы и идолопоклонство».
Все это, даже если учесть теневую сторону бенефициальной политики Карла Мартелла, не могло не содействовать сближению Франкского государства с папским Римом. Но чтобы оценить по достоинству происшедшее и яснее представлять себе его будущность, необходимо еще раз вернуться к истокам.
Рим меняет ориентацию
Институт папства как главный центр управления западной христианской церкви складывался и укреплялся по мере разложения и распада породившей его Римской империи. Возник же он почти незаметно. Поначалу епископ города Рима был всего лишь одним из множества наставников и администраторов церковных округов. Конечно, поскольку Рим являлся исторической столицей империи, «Городом» с большой буквы, влияние римского епископа должно было превышать (и превышало) авторитет его собратьев. Но подлинное рождение папства как политико-юридической категории произошло лишь в середине бурного V века, в период понтификата Льва I, прозванного Великим (440—461). Этот прелат, популярный благодаря искусству, с которым он спас храмы и население Рима во время двухнедельного разграбления города вандалами (455), вдохновленный учением святого Августина о приоритетной роли церкви, попытался провести это учение в жизнь. Он вынудил императора Валентиниана III издать эдикт, провозгласивший «первенство апостольского престола, скрепленное заслугами святого Петра, достоинством Рима и соборными постановлениями, дабы никто не отважился на что-либо недозволенное, вопреки авторитету римской кафедры». Первым условием всеобщего мира признавалась вселенская власть папы. Он становился верховным судьей епископов, причем его приговор не нуждался в санкции императора, в то время как любое противостояние его воле объявлялось оскорблением веры и императорской власти, а главные органы центрального правительства превращались в проводников папской воли. Возникает, правда, вопрос, в какой мере действительность отвечала подобным теократическим предписаниям? Здесь все было непросто, и многое менялось в зависимости от конкретных жизненных обстоятельств. Во всяком случае между понтификатом Льва I, заложившего основы папской власти, и правлением Григория I (590—604), укрепившим и расширившим эти основы (за что его также назвали «Великим»), лежал период в полтора столетия, пронизанный реваншистскими тенденциями со стороны верховной власти Константинополя. Император Юстиниан (527—565) сделал судорожную попытку реставрировать древнюю Римскую империю в ее прежних границах и с помощью своих талантливых полководцев добился частичной реализации этого замысла, отвоевав Италию у остготов, Северную Африку у вандалов и южную Испанию у вестготов. И хотя при этом он объявил, что каноны имеют не меньшее значение, чем законы, и что «папа древнего Рима имеет первое место среди всех святителей», в действительности же, не желая терпеть соперника, властолюбивый император сделал все для того, чтобы превратить римского епископа в послушное орудие своей воли. Впрочем, этот своеобразный цезарепапизм оказался недолгим: духовные претензии Константинополя были столь же эфемерны, как и завоевания Юстиниана. В 568 году на севере Италии появились новые варвары — лангобарды, которые быстро продвинулись в глубь Апеннинского полуострова и к 573 году овладели всем им, за исключением области Равенны, где продолжал сидеть византийский наместник (экзарх), и Рима с соседними городами, остававшимися под властью папы. Новая ситуация неминуемо должна была сказаться на изменении позиции пап. Константинопольская империя переставала являться реальной силой, способной защитить римский престол. И хотя императоры сохраняли прежние претензии, что были у Юстиниана, в том числе и по отношению к Риму, действительными хозяевами Италии оказались ариане-лангобарды, с каждым днем становившиеся все более явственной угрозой для папства. В этих условиях архипастыри Рима неизбежно должны были сменить ориентиры. Нуждаясь в сильном защитнике, который одновременно оставался бы покорным сыном католической церкви, они все чаще стали обращать взоры с Востока на Запад, рассчитывая именно там найти могущественного покровителя, готового взять на свои плечи бремя Константина и Юстиниана, но в то же время достаточно далекого для того, чтобы пытаться реализовать опасные притязания на присвоенные этими императорами права. Подобным покровителем могло стать только Франкское государство, со времени Хлодвига ставшее католическим и в качестве такового усиливающееся и расширяющееся с каждым десятилетием. По-видимому, именно Григорий I наиболее полно проникся новыми идеями. Он уже вел деятельную переписку с франкскими королями, не останавливаясь перед
С благословения папы…
Некоторые современные историки склонны полагать, что Пипина III, прозванного, как известно, за малый рост «Коротким», следовало бы вместо этого окрестить «Великим». Разумеется, такое утверждение (хотя об этом прямо не сказано) делается в ущерб знаменитому сыну Пипина — существование двух «Великих» подряд не годится, и возвеличивание одного рикошетом преуменьшает другого. Оправдано ли это исторически? Ответом на сей вопрос и послужит последующий рассказ. Пока же только заметим: думается, перед нами очередной из парадоксов, на которые столь щедра новейшая историография. Отнюдь не принижая дела Пипина, все же скажем, что в нем в лучшем случае можно видеть только предтечу, подготовившего почву для будущих всходов, тем более что первоначально Пипин действовал не единолично.
Незадолго до смерти (741) майордом Карл Мартелл передал старшему сыну Карломану Австразию с зарейнской Германией, младшему же Пипину — Нейстрию, Бургундию и Аквитанию.
При этом он не забыл и сына от наложницы Грифона, которого наделил землями, разбросанными в разных частях государства. Но Карломан и Пипин предпочли лишить наследства побочного брата и бросили его в тюрьму. Это был опрометчивый шаг, поскольку, бежав из тюрьмы, Грифон стал центром притяжения всех антиправительственных мятежей. Ему немедленно оказали поддержку неспокойные магнаты, искавшие лишь повода для отделения от государства, в первую очередь герцоги Баварии, Аламаннии и Аквитании. Стремясь узаконить и укрепить свое положение, оба майордома извлекли из монастыря очередного «ленивого» Меровинга и провозгласили его королем под именем Хильдерика III (743). Затем они навели порядок в стране. Герцог Баварский подчинился, его аквитанский союзник бежал; что же касается Аламаннии, то, залитая кровью, она была разделена на два графства, отданные под управление правительственных чиновников.
Справившись со смутой, братья приступили к церковной реформе, начатой их отцом. Заметим, что в ее проведении Карломан участвовал в большей мере, чем Пипин, а душой предприятия оставался все тот же Бонифаций, тесно связанный с Римом. Реформа имела два основных аспекта: 1) упорядочение церковной иерархии с усилением ответственности и дисциплины всех категорий духовенства; 2) ликвидация негативных для церкви последствий бенефициальной реформы Карла Мартелла. Что касается пункта второго, то он был разрешен довольно простым способом: земли, отнятые у церкви под бенефиции, продолжали оставаться в руках служилых людей, но за них пользователи обязывались платить регулярный оброк тем монастырям и епископствам, у которых земли были изъяты. С пунктом первым оказалось много сложнее; реформаторы натолкнулись на деятельное сопротивление местного духовенства, оскорбленного тем, что реформа пришла как бы со стороны. На соборы, которые созывал Бонифаций, съезжалось все меньше прелатов, и в конце концов сам реформатор вынужден был проститься со своей идеей и снова отправился во Фризию (754), где и нашел свой мученический конец. Еще раньше остыл к реформе Карломан, в 744 году отказавшийся от власти и ушедший в монастырь. Был ли этот поступок навязан ему со стороны? Или то была дань чрезмерной религиозности? Историки до сих пор не ответили на сей вопрос. Как бы то ни было, но именно с 744 года Пипин Короткий оказался единоличным правителем Франкского государства. Тогда-то он и приступил к реализации своего заветного замысла.
По существу Пипиниды давно уже были верховными властителями королевства. Их тяжелую руку ощущали на себе не только жители страны, но и ближайшие соседи. И римские папы, как мы видели, относились к этому с полным пониманием. Так, в упомянутом выше письме к Карлу Мартеллу Григорий III величает его «почти королем». Чтобы из «почти короля» превратиться в короля, нужно было сделать всего лишь шаг. И Пипин сделал его. Решив в компромиссном духе проблему бенефициев, он вернул симпатии духовенства, а усмирив непокорных магнатов, подготовил страну к спокойному восприятию своего демарша. Дело было за папой, которому надлежало выступить в роли верховного арбитра, и теперь можно было не сомневаться, на чьей он окажется стороне. Пипин отправил к папе Захарию послов, поставивших перед ним риторический вопрос: как относится святой отец «к королям, которые во Франции не имеют власти, и одобряет ли он подобное положение вещей?» Папа, разумеется, понял вопрос и дал на него не менее риторический ответ, заявив, что «лучше называть королем того, кто имеет власть, нежели того, кто ее не имеет». Но, в отличие от майордома, папа не ограничился риторикой. Вслед за этим он добавил прямо и недвусмысленно, что Пипин должен быть провозглашен королем, «дабы не нарушать существующего порядка». Какого порядка? Очевидно, речь идет о провиденциальном порядке: согласно формуле святого Августина, Бог, рассматривая мир людской как подготовительную фазу к миру вечному, небесному, желал видеть в нем «Град Божий» на земле.
Заручившись высочайшей и столь серьезно аргументированной поддержкой, Пипин созвал в ноябре 751 года собрание в Суассоне и с согласия «всех франков» был провозглашен королем. Хильдерика тотчас возвратили в монастырь, откуда он был недавно извлечен, а галльские епископы торжественно помазали Пипина на царство.
Первый акт действа успешно закончился. Наступило время второго акта. Теперь Рим вполне мог рассчитывать, что полноценный король франков окажет ему ту военную помощь, от которой некогда уклонился «почти король». Новый папа Стефан II, сменивший Захария в 752 году, совершил поездку во Францию, где был торжественно принят Пипином, и в январе 752 года состоялись переговоры, в ходе которых король пообещал «вернуть» все захваченное лангобардами, а сверх того и Равеннский экзархат, ранее никогда не принадлежавший папе. В благодарность папа лично той же зимой совершил вторичное помазание на царство Пипина и его сыновей, присвоив им при этом титул «римских патрициев», иначе говоря, защитников римского престола.