Карла
Шрифт:
— Ишь что выдумала! — засмеялась Гана. Она поставила локоть на подоконник и, подперев ладонью голову, задумчиво посмотрела на небо, усыпанное звездами.
— Ты обратила сегодня внимание на Манку и Томаша? — спросила она подругу, не спускавшую с нее глаз.
— Как же можно было не обратить на них внимания? Оба хороши собой, один лучше другого, эти будут жить вместе, как голубки, — ответила Карла.
— Я так думаю, Карла, что должно быть самая большая радость на свете, это когда двое любят друг друга, да? — шепнула Гана.
— Недаром же говорится: где настоящая любовь, туда и ангелы слетаются, —
— Ох, Карла, страшно становится, как подумаю, а вдруг отдадут меня наши за нелюбимого! — вздохнула Гана.
— Да зачем же тебе выходить за него?
— Как же я не выйду, если должна родителей слушаться... Я тогда умру! — сказала кроткая девушка. Из голубых ее глаз выкатились две слезинки, упали на зеленый мох в окне и засверкали, как две капли росы.
— Не плачь, Гана, — порывисто произнесла Карла, опустив свою голову ей на плечо, — не будет этого. Я не допущу, чтобы ты вышла за нелюбимого, лучше уж я убью его. Пусть меня лишат жизни, только бы никто тебя не терзал.
— Ох, я знаю, что ты меня любишь! — горячо воскликнула Гана и погладила Карлу по ее черным волосам.
— Ложись спать, Гана, спокойной ночи! — Карла быстро отпрянула, и Гана, привыкшая к ее порывистости, тихонько пожелала ей спокойной ночи и закрыла окошко.
VI
Наступило последнее воскресенье масленицы. Шум и гомон стоят по всей деревне с самого раннего утра. А как суетятся парни! Вот один выбежал из дома, вот выскочил со двора второй, оба нарядные, намытые, словно на свадьбу собрались.
Спустился с чердака и Петр, правда, еще не совсем одетый. На нем черные башмаки, начищенные до блеска, чулки белые как снег, желтые кожаные штаны и богато расшитый короткий синий жилет, застегнутый всего на два крючка, чтобы видна была жестко накрахмаленная и отглаженная белая рубашка. Остальную одежду — синюю куртку, также на красной подкладке, черный шелковый платок и красную шапку — Петр нес на руке.
— Где тут у вас, мама, кусок зеркальца? — обратился Петр к матери, хлопотавшей в кухне у очага.
— Не приставай ко мне с такими пустяками, видишь, что я занята у божьего огня [10] , — отмахнулась та от сына.
Маркита подкладывала в огонь хвою.
— А вы не знаете, Маркита? — спросил ее Петр.
— Да откуда ж мне знать, хлопец. У девчат спроси, они в чулане. В чулане Гана месила тесто, а Карла в углу что-то мастерила.
— Ну вот, тебя только нам тут и не хватало. Уматывай отсюда, не видишь, что мы заняты божьим даром? [11] — закричала на брата Гана, едва тот появился в дверях.
10
Огонь, согласно поверьям, высшая благодать, оттого именуется «божьим».
11
«Божьим даром» в тех местах называют хлеб.
— Ладно, ведь не сглажу я вам его, вы только скажите, где у вас зеркальце?
— Давай-ка я завяжу тебе
— Ну зачем парню зеркало?
— А во что же ты глядишься, когда веночек повязываешь? — спросил Петр.
— Я гляжусь в Ганину щечку, — засмеялась Карла.
— А я буду глядеться в твои глаза, — ответил ей смехом Петр, надевая куртку.
— Ну, это будет туманное зеркальце, Петр, — сказала Карла, вдевая красную ленту в верхнюю петлю куртки.
— Оно не было бы туманным, если бы ты его не закрывала нарочно черными занавесками, — сказал Петр, касаясь рукою ее глаз.
— Вы только посмотрите, как он ей зубы заговаривает, — вмешалась в их разговор Гана.
— А вот снимет праздничный наряд, сразу заговорит иначе, — засмеялась Карла и тут же добавила: — А теперь проваливай, нам некогда!
— Ладно уж, ухожу! — успокоил их Петр, откинул назад длинные черные волосы и надел шапку. — Вы на музыканта дайте побольше, а то мы с вами не будем танцевать, — подсказал он им уже в дверях.
Перед домом росли две пихты. Петр отломил зеленую веточку, прикусил ее зубами и поспешил в трактир, где собрались уже остальные парни и среди них волынщик [12] . На волынке — сплошь цветы, волынщик — весь в лентах, и, словно у дружки на свадьбе, из жилетки у него торчал розмарин. Шапку украшало петушиное перо. Парни подходили к нему и каждый угощал его вином. Маленький плотный волынщик толкался среди них и время от времени с ухмылкой тискал мехи. Волынка издавала протяжный жалобный звук, доносившийся до самой площади, где собралась ребятня со всей деревни, чтобы увидеть, как парни пойдут к девчатам.
12
Волынщик — музыкант, играющий на волынке, народном духовом инструменте.
Это было самое начало «ворачек», гулянья, которое обычно проходило в последний день масленицы. Парни подходили к девушкам, а те должны были дать им по монетке. На эти деньги парни покупали сладкого вина и угощали им в трактире девчат. Потом три дня и три ночи танцевали, и нога волынщика, отбивавшая такт, не знала отдыха. Потому-то парни и носились с ним как с писаной торбой.
Только успели Карла и Гана одеться, как во дворе раздались звуки волынки.
— Ах боже, до чего же прекрасно, когда играет музыка! — горячо вздохнула Гана, протирая лавки и стол, и без того сверкавшие чистотой. — Когда я слышу волынку, у меня сердце в груди прыгает!
И вот уже милая ее сердцу волынка запищала в дверях, волынщик воздевал глаза к небу, смеялся и кривлялся, шатался из стороны в сторону, словно у него начинались судороги. Однако всем это очень нравилось, и смех не умолкал. Жена старосты ему первому поднесла угощение, а староста похлопал по плечу и сказал:
— Я всегда говорю, что самый лучший волынщик у нас в Страже.
Волынщик на эту любезность ничего не ответил, согнулся влево, сдавил мехи волынки и подпрыгнул. А Гана стояла у стола и с такой любовью смотрела на него, что все парни ему завидовали.