Карлики
Шрифт:
– Хорошо, Антрес так Антрес. Убить нас вы всегда успеете, но скажите, черт побери, зачем, зачем вы это делаете?!
– Мой голос сорвался на крик. Зачем вы уничтожаете всех направо и налево? В чем провинился ваш создатель, профессор Франкенберг? А Перк и его жена - чем они-то вам не угодили? А безобидный торговец?
– Ну, ну, - ухмыльнулся Шварц-Антрес, - не надо все валить в одну кучу. Торговца я не убивал, да и убийство Перка - не моя работа, хотя если бы жена не выкинула его из окна, то мне самому пришлось бы сделать что-нибудь подобное. Кстати,
Вопрос гомоида подарил мне еще одну минуту жизни. Я ответил:
– На экране ее компьютера остался текст "Я никого не убивала". Его написала Бланцетти, которой вы стали сразу после убийства Эммы Перк. Ей не хотелось отвечать за ваши преступления, она как бы отводила обвинения от себя и одновременно намекала на вас - свою вторую половину, свое второе "Я". Она помешала вам убить и ребенка - вы бы разделались и с ним, как с возможным свидетелем. Потом все сочли бы, что помешавшаяся Эмма Перк убила сначала мужа, затем сына, и после этого ей уж ничего не оставалось, как покончить с собой.
– Да, все так и было, - согласился он, - Бланцетти все время норовила помешать мне исполнить мой замысел. Но я ее одолел, так же как и всех остальных, и в первую очередь - Франкенберга!
– Не обольщайтесь, - перебил я его, - Франкенберг сам позволил вам себя убить - и я тому свидетель. Он сказал мне: "Всякий творец мечтает о том, чтобы его творения его пережили". До меня тогда не дошло, что слова его надо понимать буквально: Франкенберг дает себя убить своему же детищу. Он знал, что и вы недолго проживете.
– Это мы еще посмотрим, - осклабился гомоид, - но раз уж у нас зашла речь о творцах и творениях, то говорите, откуда вы узнали о проекте "Гномы"? Ведь все материалы о нашем происхождении я уничтожил.
– Считайте, что я узнал о гномах от Перка.
– Ну да, на Перка теперь можно все свалить... После того как я разделаюсь с вами, надо будет еще раз просмотреть накопители. Но это потом. Живые свидетели гораздо опаснее всяких там накопителей. А через несколько секунд я останусь единственным живым свидетелем и, одновременно, единственным удачным творением гениального Франкенберга. Не бойтесь, это не будет больно...
– С этими словами он нацелил бластер на Абметова.
Гомоид сам предоставил мне возможность действовать.
– Подожди, - сказал я уже спокойнее, - ты ошибаешься, кроме тебя остался еще один гомоид.
– Вранье!
– ответил он, но бластер опустил.
– Четвертый гомоид?! Не может быть!
– Может! Франкенберг создал четырех гомоидов - он сам мне так сказал.
– Он прав?
– спросил гомоид у Абметова. А ему-то откуда знать, подумал я. Абметов сообразил, что ему стоит подтвердить мои слова.
– Да, вас четверо, - дрожащим голосом ответил он. Гомоид не поверил:
– А доказательства у вас есть?
– Есть, - ответил я, стараясь изо всех сил сохранить твердость в голосе, - доказательства у меня есть, но сначала ответьте, ради чего вы убиваете?!
– Вы либо глупы, либо делаете
– Предал?!
– поразился я.
– Но кому? Теперь настал черед удивиться гомоиду:
– Так вы не знаете? Ах, ну да, вы ведь думаете, что это я убил торговца...
Выстрела я не слышал - просто правая нога гомоида вдруг разделилась на две части - все, что ниже колена, осталось на земле, а гомоид продолжал стоять, с изумлением наблюдая, как кровь хлещет из обрубка. Словно вспомнив о нас, он снова поднял бластер, но второй выстрел, более точный, чем первый, рассек ему грудь. Гомоид покачнулся и посмотрел мне в глаза. Внутри все оборвалось - с неимоверной тоской на меня смотрела Бланцетти - это был ее взгляд, и бледно-зеленый цвет глаз не смог бы меня обмануть. Шварц заставил ее страдать вместо себя. Силясь обрести равновесие, она оперлась на рассеченное колено; я замер в оцепенении, а когда бросился, чтобы поддержать ее, то место, где она стояла, уже опустело. Мы не видели, как она падала, и не слышали крика. Всполошенные падением тела, пять или шесть птер-оркусов кружили какое-то время над жерлом воронки, но вскоре успокоились и они.
– Бруц, кто вас учил так стрелять?
– спросил я, когда начальник службы безопасности Оркус-Отеля сумел-таки выбраться из кустов.
– Честно говоря, я ожидал что-нибудь вроде "спасибо" или "какое счастье, что вы появились так вовремя", - спокойно ответил Бруц. Мою неблагодарность с лихвой восполнил Абметов. Говорить он был не в силах и поэтому просто повис на шее у Бруца.
– Ладно, ладно, - успокаивал он Абметова, - все позади. Вы не ранены?
Абметов был цел и невредим, но зато в глубоком шоке.
– Кого это я ухлопал?
– спросил Бруц у меня.
– Бланцетти, - коротко ответил я. Бруц поднял брови; я пояснил: Некое лицо выдавало себя то за Бланцетти, то за Шварца - он, кстати, есть в списке пятнадцати подозреваемых. Но торговца сувенирами убил не он. И не она, если угодно.
Бруц выслушал, но ничего не понял. На принятие решения у него ушло не более полминуты.
– Надо отсюда уходить, - сказал он и вызвал флаер.
Через минуту подлетел флаер, мы кое-как загрузились и полетели к тому лысому холмику, где я оставил Татьяну.
– Дидо взяли?
– спросил ее Бруц.
– Полиция все еще гоняется за ним по джунглям, - деловито ответила Татьяна. По всей вероятности, о том, что происходит, она была осведомлена гораздо лучше меня.
– Ну и черт с ними, Дидо - не наша забота, - ответил Бруц, возвращаемся в отель.
– Стойте, - спохватилась Татьяна, - а Бланцетти? Куда вы ее дели?
Мы переглянулись - нужного ответа у нас не было.
– С ней все в порядке, - заверил ее Бруц.
Оказавшись у себя в номере, я почувствовал некоторое облегчение. Татьяна хлопотала над Абметовым, который по-прежнему был несколько не в себе от пережитого.