Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)
Шрифт:
— Вовсе не ведьмы, — перебил его Карлссон, — а скрагги, дикие, опасные, страшенные!
Во всяком случае, по словам дяди Юлиуса, он жил в том же самом мире, что и его предки, и там ему было хорошо. Хотя лучшее из того, что эти дни подарили ему, разумеется, сказочная принцесса по имени Хильдур. Теперь у него будет собственная принцесса, и скоро состоится свадьба!
— Сказочная принцесса по имени Хильдур! — повторил Карлссон с сияющими от восторга глазами.
Он долго смеялся, потом посмотрел на дядю Юлиуса, покачал головой и снова захохотал.
А фрёкен
— Мне тоже нравятся ведьмы, — сказала она, — ведь если бы эта чертовка не пролетела вчера вечером мимо окна, Юлиус не бросился бы мне на шею и ничего бы не случилось.
Карлссон от возмущения прямо-таки подпрыгнул.
— Хорошенькое дельце, — начал было он сердито, но тут же пожал плечами и добавил: — Впрочем, это дело житейское! Хотя я не думаю, что скрагги будут теперь летать над Васастаном.
При мысли о свадьбе у фрёкен Бокк становилось все радостнее на душе.
— А ты, Малыш, будешь нести на свадьбе шлейф моего платья, — сказала она и похлопала его по щеке. — Я сошью тебе черный бархатный костюм. Подумай только, какой ты в нем будешь хорошенький!
Малыш вздрогнул. Черный бархатный костюм! Кристер и Гунилла умрут от смеха!
Но Карлссон не смеялся, он разозлился.
— Если я не буду на свадьбе нести шлейф ее платья, то я не играю, — заявил он. — Я тоже хочу черный бархатный костюм, хочу тоже быть хорошеньким, а не то я не играю!
Теперь пришла очередь фрёкен Бокк смеяться:
— Веселая была бы свадьба, если бы тебя пустили в церковь!
— Я тоже так считаю! — обрадовался Карлссон. — Я в черном бархатном костюме стоял бы позади тебя и махал ушами, и время от времени давал салют. Ведь на свадьбе полагается давать салют.
Дядя Юлиус был счастлив и хотел, чтобы все радовались. Он сказал, что пусть и Карлссон будет на свадьбе. Но фрёкен Бокк заявила, что если Карлссон понесет шлейф ее свадебного платья, то она предпочитает не выходить замуж.
Наконец наступил вечер. Малыш сидел на крылечке у Карлссона и смотрел, как сгущаются сумерки, как зажигаются огни во всем Васастане и во всем Стокгольме, куда ни глянь.
Да, наступил вечер, Малыш сидел рядом с Карлссоном, и это было прекрасно. Где-то далеко в Вестерйётланде на маленькой станции притормозил поезд, и дядя Юлиус вышел из вагона. А где-то в Балтийском море качался на волнах по пути в Стокгольм теплоход, на борту которого плыли мама и папа. Фрёкен Бокк ушла на Фрейгатан подбодрить Фриду. Бимбо улегся на ночь в свою корзинку. А высоко на крыше сидел Малыш рядом со своим лучшим другом. Они ели свежие, только что испеченные фрёкен Бокк булочки, вынимая их из большого мешочка, и чувствовали себя отлично. И все же Малышу было тревожно. Да, нелегко быть лучшим другом Карлссона.
— Я пытался охранять тебя как мог, но теперь просто не знаю, что делать.
Карлссон взял из мешочка еще одну булочку и проглотил ее целиком.
— Ну и дурашка же ты! Ведь теперь они не могут продать меня газете и получить кучу пятиэровых монет, я им перекрыл кислород, так что у Филле, Рулле
Малыш тоже взял булочку и с задумчивым видом откусил кусочек.
— Нет, сам ты дурашка. Теперь в Васастан повалит народ. Толпы дураков захотят поглядеть, как ты летаешь, может, даже попытаются украсть твой моторчик и еще что-нибудь.
Карлссон ухмыльнулся:
— Неужели ты в самом деле так считаешь? Подумать только, если ты прав, то мы, пожалуй, сможем неплохо повеселиться вечерком.
— Скажешь тоже, повеселиться вечерком! — с досадой воскликнул Малыш. — Да у нас — ни у тебя, ни у меня — не будет ни одной спокойной минутки, не понимаешь ты, что ли?
Карлссон ухмыльнулся еще шире:
— В самом деле? Будем надеяться, что ты прав.
Малыш не на шутку рассердился.
— Да? — возмутился Малыш. — А что будет с тобой, если сюда заявятся толпы людей?
Карлссон склонил голову набок и хитро глянул на Малыша исподлобья:
— Ты ведь сам знаешь, есть три способа: ретировать, фигурить и филюрить. И я думаю все три использовать.
Вид у Карлссона был при этом такой лукавый, что Малыш невольно улыбнулся. Сначала он только хмыкнул, совсем тихонько, один раз, но потом не сдержался и залился смехом, к великому удовольствию Карлссона.
— Ха-ха! — воскликнул он и толкнул Малыша так, что тот чуть не свалился с лестницы и начал безудержно хохотать — ведь самое веселое и забавное только теперь и начнется!
А Карлссон сидел на лесенке и любовался грязными большими пальцами, которые торчали из его грязных носков.
— Нет, их я не продам, — заявил он. — Даже не уговаривай меня, Малыш! Нет, эти пальцы принадлежат первому в мире богачу, теперь они не продаются.
Он сунул руку в карман и радостно побренчал монетами.
— Ха-ха. Богатый, красивый, весь такой умный и в меру упитанный мужчина в цвете лет — это я и есть. Лучший в мире Карлссон во всех отношениях. Ясно тебе, Малыш?
— Ясно, — ответил Малыш.
Но в карманах у Карлссона нашлось кое-что другое, кроме пятиэровых монеток. Там еще нашелся маленький револьвер. И не успел Малыш помешать Карлссону, как раздался револьверный выстрел, и его эхо прокатилось по всему Васастану.
«Началось!» — подумал Малыш, увидев, как в соседних домах распахнулись окна, и услышав взволнованные голоса.
Но Карлссон затянул песенку, в такт шевеля грязными большими пальцами, торчащими из носков:
Буду веселиться я с раннего утра, буссе-биссе-бассе-биссе-бум-фаллера. От моих проказ пойдет по дому шум, буссе-биссе-бассе-биссе-бум. Хейсан-хоппсан, хейсан-хоппсан, весело жить, все вокруг должны меня любить. Весело живу я, ой-ой-ой, ты со мною вместе песню пой: буссе-биссе-бассе-биссе-бой.