Кармалюк
Шрифт:
Мария кивнула. Она хотела спросить, надолго ли он приехал, но почему-то не решилась. Если его никто не заметил, когда он пробирался ко двору, то следы его уже заметены, и он спокойно сможет хоть непогоду прожить дома.
Кто и как выведал, что Кармалюк приехал в село, неизвестно, но не успела пани Розалия проснуться, как ей об этом донесли. Она кинулась к мужу.
— Збери хлопов! Звяжй его!
— Любочка моя! — испуганно замахал руками пан Пигловский. — Не цепляй ты его, то и он нас не зацепит.
— Как — не цепляй?! — изумилась пани Розалия. — Он нас разграбил, он меня опозорил, а ты боишься его пальцем тронуть? О Йезус-Мария!
На
Устим знал: пан Пигловский побоится тронуть его. И он жил дома спокойно, а пани Розалия места себе не находила от страха и бессильной злобы. Арендарю корчмы было строго приказано: с первым же проезжим передать исправнику, что Кармалюк появился в селе. Хаим клялся богом, что исполнит наказ. Да пани Розалия по бегающим глазам его видела, что он врет. Кармалюк, видимо, побывал у корчмаря, и он слова никому не скажет, ибо боится его как огня.
Заседатель Литинского земского суда Гульдин вернулся из поездки в село Комаровцы и, выпив для согрева в трактире водки, пошел прямо к исправнику. Ему не терпелось посмотреть, как пан Улович примет ту пилюлю, которую он ему поднесет. Не снимая шубы, — пан Улович извинит его за такую вольность, как только узнает, что его привело, — он промчался мимо удивленно глядевших на него канцеляристов прямо в кабинет. Исправник, оторвавшись от бумаг, невольно приподнялся, точно увидел перед собой начальство.
— Извините, ваше благородие, — с ухмылкой начал Гульдин, — я бы не стал отрывать вас от срочных дел, но…
— Что стряслось? — не выдержав затянувшейся паузы, спросил исправник, поняв, что Гульдин принес ему необычную новость.
— Где, вы думаете, Кармалюк? — вместо ответа спросил Гульдин.
— Поймали? — обрадовался исправник. — Как вам удалось? Да снимайте шубу…
— Пока не поймал, но могу это сделать, если вы мне дадите хоть десяток солдат.
— Где ж это вы его нашли?
— Да у жены!
— Как то есть? — удивился исправник.
— А так. Вторую неделю он уже преспокойно живет дома.
— Не может быть! Куда же пан Пигловский смотрит?
— Вот этого я вам сказать не могу.
— Черт знает что! Немедленно снаряжайте туда отряд!
По дороге на Литин, в селах, Устим расставил своих хлопцев. Корчмари там тоже были свои люди. Ни одно начальство не могло проехать мимо корчмы в такую непогоду, чтобы не остановиться и не погреться. А у Хрона и Удодова были Добрые кони, и Устим жил дома спокойно, не боясь, что враги нагрянут неожиданно. Но, ложась спать, он
Почти каждый вечер Устим уходил куда-то, а то и уезжал на коне и возвращался нередко под утро. Мария не решалась спрашивать его, где он бывает, а он ничего не говорил ей. Был он постоянно чем-то озабочен и молчалив. Только играя с Иванком, беспечно смеялся, и его серые глаза радостно лучились. У Марии, глядя на них, тоже теплело на сердце, и она забывала, что в углу вместе с ухватами стоят ружье и пика.
Беда ходила, как казалось Марии, все время рядом. Выла пурга в трубе — Марии слышался в этом вое голос беды. Она ночи не спала, не в силах сладить с терзавшим душу страхом. Часами, сдерживая тяжкие вздохи, она сидела возле Устима и смотрела на родное лицо, которое и во сне было сосредоточенно-напряженным, хмурым.
Мария робко проводит рукой по густым русым волосам, и Устим, как от удара, резко вскидывает голову, просовывает руку под подушку.
— Устыме, це я, — удерживая его руку, шепчет Мария.
— А що таке? — окинув взглядом оледеневшие окна, спрашивает Устим. — Хтось стукав?
— Ни…
— А ты чого не спыш?
Мария молчит. Устим знает, что ее мучит, и не спрашивает. Он сам в эти дни тысячи раз передумывал свою жизнь, но неизменно выходило одно: без оружия он шагу не может ступить, часу прожить. И так будет уже до конца дней его.
— Устыме, як же дали? — собравшись с духом, первой нарушает молчание Мария.
— А ты як думает? — вопросом на вопрос отвечает Устим, поняв, что Мария, заводя этот разговор, решилась о чем-то просить его. — Ну що ж мовчиш?
— Страшно. Сердце замырае, як подумаю…
— Яки кары меня ждуть? — подсказывает Устим, видя, что у Марии нет сил выговорить эти страшные слова. — Так? И що, по-твоему, я повынен робыты? Падаты в ноги пани Розалии?
— А може, вона и… простыть, — с трудом, еле слышно выдавливает Мария.
Долго молчал Устим, закрыв глаза и сурово нахмурив брови. Крупное, резко очерченное лицо его словно окаменело, ни один мускул не дрогнет. Мария знает: это верный признак того, что он с трудом сдерживает закипевший на сердце гнев. Она уже не рада, что завела этот разговор.
— Просыты? — говорит Устим, точно думает вслух, и вдруг, приподнявшись на локте, гневно спрашивает: — А за що мени просыты? За те, що вона видняла у меня и тебе и сына? За те, що зробыла мене вичным бродягою?
Вечный бродяга! Вот он и оказал то, о чем Мария боялась подумать. Всю жизнь, значит, за ним будут охотиться, всю жизнь он будет спать с пистолетом под головой.
— Мени нема спокою, — продолжал после долгого молчания Устим. — Ну и паны не будут спаты.
Устим еще что-то говорил, но слова его не доходили до сознания Марии. В ее голове, путая все мысли, крутились только два страшных, как сама смерть, слова: вечный бродяга.
Долго молчали. Ворочался и что-то бормотал во сне Иванко. Заунывно выла в трубе вьюга. Мария думала, что Устим уже уснул, как вдруг он настороженно приподнялся, выхватил из-под подушки пистолет. В ту же минуту стукнул кто-то три раза в окно и, выждав немного, стукнул еще два раза. Устим торопливо оделся и, сунув пистолет за пояс, пошел открывать. Он долго с кем-то говорил в сенях — Мария, как ни прислушивалась, не могла разобрать ни слова, — а вернувшись, коротко бросил: