Карми
Шрифт:
Принцы погрузились в благочестивое молчание.
— Бриллиант!.. — взорвался вдруг, возвратясь мыслями к Саве, принц Ирау. Он никак не мог утешиться, что она выторговала у него право на торговлю. — Знаете, как назвал ее Катрано, когда она затеяла шум на заседании? «Ишь, стрекоза!» — сказал он.
Горту возразил:
— Не мог он такого сказать. У него же дичайший горский выговор. У него и язык так не повернется.
Ирау усмехнулся. Действительно, удивившись бойкости девочки, Катрано назвал ее «стрекозой» по-горски, а потом попробовал перевести на майярский, но слово «хаэрэаме» оказалось слишком трудным
— А она расслышала и чуть не засмеялась, — мрачно поведал Ирау.
— Ты чем-то расстроен, Ирау, — заметил Горту. — Не забывайте, господа, договор мы утвердили, и почти без осложнений. Ведь госпожа Карэна могла вовлечь в это дело Руттула. Вспомните наш спор, господа, — каждый остался при своем.
— А я и не спорил, — сварливо отозвался Ирау.
Глава 10
Замок Лабану, где располагался королевский двор, показался Саве смутно знакомым.
— Я здесь уже бывала, что ли? — спросила она у Стенхе.
Стенхе кивнул:
— Конечно.
— Не нравится мне это место, — заметила она.
В самом деле, имея вокруг прекрасный лес и великолепные луга, король предпочитал жить в тесном, грязном, мрачном замке. После вольготного жилья в просторном поместье Сава не могла этого понять.
— Войны, — объяснил Стенхе. — Иногда кто-нибудь из принцев Высочайшего Союза, а то и просто какой-нибудь знатный господин собирает войско и идет на Лабану, чтобы высказать свои претензии королю.
— На случай сражений можно укрываться в замке, — сказала Сава. — А жить можно и на воле.
— Король не так богат, чтобы восстанавливать свой дом после каждого налета, — проговорил Пайра. — А вот у меня есть летний дом в Айтранском лесу, — похвастался он. — Очень удобное для защиты место, и очень просторное. Там даже сад есть.
Стенхе едва заметно усмехнулся. Не бывал Пайра в Савири, а то не хвастался бы уютным, но вовсе не большим поместьем на плоском мысу у озера Айтран. В Савитри сады тянутся на лиги, давая работу и хороший доход двум сотням земледельцев. Мягкий климат, щедрая почва, безопасность, обеспечиваемая грядой скал, рассекающих взморье и защищающих от нападения боевых кораблей. На случай же редких налетов отчаянных эртанских пиратов оставалась возможность укрыться в огромных пещерных лабиринтах.
— Не хотела бы я здесь жить, — сказала Сава, брезгливо подбирая подол платья.
Жизнь на женской половине замка Лабану была скучноватой, и дамы развлекались немногими возможными для них способами. Шитье, вышивание, прядение или ткачество были довольно нудными занятиями, и женщины пели, рассказывали сказки или действительно происшедшие истории, сплетничали. Хотя женщины жили замкнуто, сплетен хватало всегда; большая часть слухов имела происхождение местное, но были новости и из других провинций, их доставляли торговцы, странники, а иногда и знатные гости привозили со своей свитой.
И именно на женских половинах майярских замков и создавался сейчас новый жанр литературы — роман о возвышенной любви. Старые дамы, бывало, поджимали губы, когда какая-нибудь из молодых дам приказывала чтецу прочесть новейший роман. «Разврат, разврат…» — приговаривали старухи, слушая о странствиях влюбленного рыцаря.
Сочинителями новых романов были молодые дамы. Забросив вышивание, они диктовали писцам повести о захватывающих приключениях храбрых рыцарей и юных прекрасных девицах, ждущих избавления от зловредных чародеев, огнедышащих драконов или же коварных сладострастных варваров.
Эти романы не очень-то далеко ушли от сказок: герои пользовались заколдованными мечами и волшебными амулетами, летали на сказочных птицах; география в романах была очень далека от реальности, и действие часто происходило не в Майяре, а в неизвестной стране Иоратоне, о которой никто почти ничего не знал.
Были сочинения и несколько иного жанра, но их любительницы историй старались держать подальше от ушей старых богомолок. На Савин взгляд, в этих рассказах не было ничего предосудительного; в Савитри такие тоже пользовались популярностью, но старухи, снисходя к полусказочным рыцарским романам, совершенно не выносили «низких», простонародных новелл.
Эти новеллы, которые скорее вели свой род от городского анекдота, заносили в высокие замки услужающие здесь простолюдинки: камеристки, швеи, вышивальщицы, прачки, а сочинялись они чаще всего в богатых, но незнатных городских домах, и от романтически-экзотических авантюрных историй отличались реализмом: очень часто в них указывалось настоящее имя героя или героини или, если того не позволял характер рассказа — скажем, чересчур вольный, — обязательно указывалось, что рассказчик знает эти имена, но не может назвать. Достоверность подчеркивалась еще и тем, что неизменно указывалось место действия, и слушатели, до которых еще раньше доходили сплетни, легко догадывались, кто имеется в виду под безымянными персонажами или незатейливыми псевдонимами.
Саве городские рассказы нравились гораздо больше возвышенных страданий вымышленных иоратонских принцев и принцесс; городские рассказы были живее, смешнее, даже поучительнее, и, хотя они не пользовались одобрением Стенхе, Маву такие истории изыскивал везде, где только мог, и знал этих историй бесчисленное множество.
Его рассказы произвели фурор среди майярских дам; Саву очень часто просили позвать своего хокарэма, чтобы он, пока старые ханжи чем-то заняты, рассказал одну из своих занимательных повестей; и, занимаясь для виду чем-нибудь таким, ради чего его могли позвать в дамские залы — затачивая ножницы или ремонтируя птичью клетку, — Маву, скромно потупившись, чуть улыбаясь, рассказывал свои майярские и сургарские новеллы.
У Маву было и еще одно ценное качество: приближение старух он замечал первым и тут же, чуть изменив тон, рассказывал какую-нибудь нравоучительную притчу из коллекции Стенхе.
Старухи никак не могли понять, чем так привлекает молодых дам этот бестолковый языкастый парень, и относили все его очарование на счет пригожей внешности. И они не так уж ошибались: не одна из молодых дам посматривала на Маву с интересом, несовместимым с ее общественным положением. Маву же относился ко всем дамам, молодым и старым, красивым и не очень, с ровной, приветливой почтительностью, предпочитая, от греха подальше, симпатичных служаночек.