Карнавал разрушения
Шрифт:
— Что это было? — несчастным голосом спросил Анатоль. — Ведь, кажется, магия не может свободно проходить в мир?
— Она проходит с трудом, но это не совсем невозможно, — поправила его Геката. — У ангелов еще есть сила, если они хотят воспользоваться ею.
— Но ведь должны быть более простые способы уберечь нас, пока мы добираемся до коттеджа Лидиарда, — сказал он. — Магия и те, кто ее применяет, так непостоянны, и…
— В этом нет никакого противоречия, — благожелательно промолвила Геката. — Как ты сам говоришь, существуют тысячи способов вывести нас из строя. Нас никто не пытался убить.
— Я
— Верно, — с готовностью подхватила Геката. — Не ты. — Но она не стала развивать тему, была ли это она или Анатоль — или оба — целью вмешательства. Анатоль легко уловил ее мысль, прикрыв глаза ладонью и вглядываясь в небеса, ожидая нового возможного яростного всплеска небесного огня.
«Бедный священник, чью книгу я доставил в тот дом в Лондоне, наверное, подумал бы, что такая цель желанна, — решил он. — Он бы увидел в ней шанс для божественно сотворенной души освободиться от дьявольской тюрьмы плоти. Но у меня нет его веры в Небеса, как нет и иной причины надеяться на такое превращение».
Он пожелал снова ощутить вокруг себя стены, не потому что они давали безопасности, а просто — побыть в знакомом, человеческом месте. Мысли лились потоком: «Будут и другие знамения, другие вспышки пророчеств. Настоящее событие еще грядет, и оно будет жутким и вызывающим благоговейный трепет. Мы должны двигаться вперед, физически и психологически, чтобы прибыть к порогу события встревоженными и любопытными. Что-то ждет нас — более странное, чем конец света, более краткое».
Но он не мог сказать, было ли его ощущение порождением его собственных мыслей и воображения — или чьим-то управляемым всплеском озарения, которое пронзило его мозг, придя из иного мира, где Орлеанская Дева пребывает во славе, в окружении терпеливых голосов.
Дэвид неподвижно лежал на узкой кровати под наклонным скатом потолка в мансарде, уставившись в круглое окошко, сквозь которое едва пробивался скудный сероватый свет. Он не спал обычно в этой комнате, но лучшую кровать отдали Нелл, и он предоставил Мандорле самой размещать остальных.
Он лежал так тихо, как мог, ибо каждое движение причиняло жуткую боль. Артрит снова терзал его тело, вызванный стрессом, и вторжение в дом теней, которые были, мягко говоря, нежелательны, спровоцировало сильнейшую атаку болезни, одолевшей предательскую плоть. Он не был удивлен внезапным ухудшением состояния, но все же сильно об этом сожалел, а кроме того, испытывал стыд оттого, что гости застанут его в таком состоянии. Правая рука вообще обездвижила, ее просто парализовало, и Дэвид не мог даже зажечь свечу у кровати. Он чувствовал себя опустошенным, лишенным всех сил, высохшим, как русло реки после засухи.
«Как унизительно стареть! — думал он. — Лучше уж оказаться пораженным молнией — или шагнуть навстречу теням, чем валяться, словно труп, ожидая помощи».
Вошла Нелл. Она не отличалась высоким ростом, но ей все же пришлось пригнуться, чтобы войти в низкий дверной проем. Она прикрыла за собой дверь.
— Тебе
— Теперь уже слишком поздно, — сказал он ей, стремясь прервать жалобы. — Я просто не в состоянии двигаться, боль ужасная.
Он наблюдал, как она достает из коробка спичку и зажигает ее. Всматривался в сердце пламени, которое оживало на кончике фитиля свечи. Однако, когда свеча загорелась ровным светом, Лидиард отвернулся.
— Твои гости жаждут повидаться с тобой, — мягко произнесла дочь. — Хотя я и предупредила их, что ты не в состоянии принять их. Геката утверждает, что с радостью истратит оставшуюся у нее слабенькую магию на твое исцеление, но боится обещать выздоровление.
Дэвид не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в нынешнем состоянии, но знал, что придется преодолеть собственное нежелание. Нельзя потакать своей слабости. Время поджимает.
— Первым я хочу видеть француза, — бесцветным голосом сообщил он. — Хочу услышать, что было в том послании, предположительно, от Саймона — это важнее, нежели любой физический дискомфорт. Геката может подойти позднее и сказать то, что ей нужно, а может быть, и потратить остатки своего душевного жара.
Нелл не спрашивала его суждений. И не рискнула предположить, не нужно ли ей остаться и послушать. Она двинулась к нему, но, видимо, знала, что любое прикосновение, даже ее, принесет больше страданий, чем пользы. Она придвинула стул к его кровати и послала отцу воздушный поцелуй, покидая комнату.
Он попытался слабо улыбнуться в ответ.
Лидиард лежал и прислушивался к звуку ее шагов, спускавшихся по лестнице. Не прошло и минуты, как их сменили другие — более тяжелые, поднимавшиеся к нему.
Вновь вошедший ударился головой о низкую притолоку, но не стал ругаться, а пытался нашарить дверь за спиной, чтобы закрыть ее. Потом подошел ближе, отыскал место, где можно было стоять во весь рост, не сгибаясь, и неловко поклонился, прежде чем усесться на приготовленный Нелл стул.
— Меня зовут Анатоль Домье, — представился молодой человек — еще раз, ибо их уже кратко познакомили при встрече. — В мае я находился в Шемин-де-Дам, когда немцы прорвали линию обороны. — Его английский, хотя и с небольшим акцентом, звучал безупречно.
— Понимаю, — слабым голосом произнес Дэвид. — Пожалуйста, продолжайте.
— Я был снайпером и не мог сразу же отступить, когда начался прорыв. Когда я спустился на землю, оказалось слишком поздно — боши уже заполнили все вокруг. Я пытался укрыться в воронке от снаряда, но меня трижды ранило, в ногу, грудь и голову. И умирал, когда что-то явилось меня спасти.
Он сделал паузу, ожидая слов Дэвида, но тот лишь попросил: — Дальше.
— Я не знаю, даже сейчас, что именно спасло меня. Я начал думать о том, как моя мать учила меня: мол, ангел-хранитель находится у твоего правого плеча, препятствуя злому влиянию беса-искусителя у левого, но ведь это не более, чем фантазии. Я был слишком уж атеистом, чтобы поверить в подобное. Я погрузился в бессознательное состояние и начал грезить. Не уверен, что очнулся от своих грез. Уверен, вы понимаете, что я имею в виду.