Карнавальная ночь
Шрифт:
«Господин герцог!
Две особы, знающие о вас более, нежели вы сами, будут иметь честь явиться к вам завтра в два часа пополудни. Благоволите уделить время и принять их без свидетелей».
Подписи не было.
ПАВИЛЬОН
Это послание, начинавшееся со слов «господин герцог», несказанно поразило Ролана. Никому на всем белом свете он не говорил ни о своих подозрениях, ни о своих мечтах, а между тем таинственное письмо, перекликавшееся с самыми
На самом же деле письмо сие было лишь первым подступом драмы, сразу всколыхнувшей его тихое существование своим бешеным натиском.
Он как раз одевался, проводя бессонную ночь, и тут слуга принес ему второе письмо, отправленное, как и предыдущее, судя по штемпелю, из Парижа, и также написанное незнакомою рукой.
При той жизни, что добровольно избрал себе Ролан, он ни с кем не поддерживал отношений и никогда не получал писем. Слуга его Жан, в прошлом пачкун из мастерской, казался удивленным не меньше хозяина, и сказал ему:
– Хорошее дело, письма так и идут! Может, это к вашему дню рождения? И я уж по такому случаю пожелаю вам всех благ и радостей, Господин Сердце.
Ролан дал ему монету, и Жан продолжил:
– Да я разве из корысти? Но коль так, благодарствуйте. Вот еще что, знаете, вас тут господин один разыскивал. Разодетый такой, говорит, его послал ваш торговец картинами с улицы Лафит. Вчера опять приходил, говорил, собирается закупить у вас холстов на многие тыщи.
– Направь его к господину Барюку, – сказал Ролан.
– Он требует вас, мастерскую обходит стороной, сам идет с улицы Матюрэн. Что вам стоит его принять? Держите-ка, вот и карточка.
Карточка «разодетого господина» под красивым, явно придуманным гербом, парившем на сиреневом облачке и увенчанном короной виконта, несла благозвучное имя: Аннибал Джожа.
А под ним – в скобках – «из маркизов Палланте».
Ролан швырнул карточку на столик.
– В другой раз прикажете принять? – спросил Жан.
– Нет, – ответил Ролан, – избавь меня.
Жан вышел из спальной. Ролан остался один. Он раскрыл письмо, несколько раз повертев его в руках с чувством какого-то ужаса. Это была деловая бумага, литографированная шапка которой гласила:
«Контора мэтра Леона де Мальвуа, улица Кассет, дом 3».
В письме значилось:
«Просим Господина Сердце посетить нашу контору по делу, затрагивающему его интересы.
Подпись: Урбан-Огюст Летаннер, главный письмоводитель».
Признаемся откровенно: среди посланий всех сортов нет ничего более романтичного, поэтичного и будоражащего воображение, нежели записки именно такого рода. Почти во всяком их скупые и сухие слова будят бури надежд или опасений.
Если читатель еще не забыл странного совещания служащих конторы Дебана в кабаре «Нельская башня», то, вероятно, имя Урбан-Огюст Летаннер
Сперва Ролан сидел, ошалело вперившись в напечатанные вверху листа адрес и имя.
«Контора мэтра Леона де Мальвуа, улица Кассет, дом 3».
Когда ваша жизнь разорвана на две половинки, вам до конца дней будет больно касаться всего, что лежит близко к этой ране. Малейшие события того средопостного вечера нестерпимо запечатлелись в мозгу Ролана будто вырезанные в камне. Память могла отказать или подернуться туманом после удара кинжалом, но все, что предшествовало удару, отпечаталось глубоко, отчетливо, пылая как клеймо каленым железом. Он мог бы повторить слова матери в минуту ее кончины, мог бы даже нарисовать ее последнюю жалобную улыбку. Одержимый карнавалом город стоял перед его глазами, а рев труб так и отдавался в ушах.
«Улица Кассет, дом 3», – значилось вверху листа. Ролан вспоминал, как он пересек перекресток Круа-Руж и подошел к подъезду этого третьего дома, где помещалась тогда контора Дебана. Сюда он и направлялся; именно здесь двадцать тысяч франков должны быть оставлены в уплату за свидетельства о рождении, о браке и о смерти.
Ролан вспомнил, как подошел к каморке привратника и как хохотал тот, повторив имя господина Дебана.
Он вспомнил, как разглядывал странный фасад и поднимался по лестнице, где каждый пролет вопрошал: «Который нынче час?»
Он вспомнил, как на последнем этаже в дверях стоял лицом к лицу с красивым молодым человеком, одетым в платье Буридана. Он вспомнил, как заметил в изножье кровати платок Маргариты – и у него защемило сердце, словно вдруг открылась старая рана.
«Контора мэтра Леона де Мальвуа», – напоминал заголовок письма.
Первыми словами наряженного Буриданом юноши были: «Как ваше имя? Если вам нужен Леон де Мальвуа, то это я».
Им предстояло драться на другой день у кладбища Монпарнас – драться за Маргариту.
Так что бурю воспоминаний бумага нотариуса пробудила бы в душе Ролана и без скупой прозы, вписанной господином Урбаном-Огюстом Летаннером.
Дошел черед и до этой прозы, однако она не произвела ни малейшего эффекта. К чему бы это приглашение прийти именно в ту контору, куда мать отправляла его за десять лет перед тем – приглашение от того самого человека!
Знал ли тот человек, кого зовет? Или то была чистая случайность? Как они смогли открыть, где он живет и установить, кто он таков?