Карнавальная ночь

Феваль Поль Анри

– Чтобы точно его опознать, мне б надо увидеть его ночью, спящим, склониться к самому его лицу…

Затем, оборотясь к Ролану, который теперь уже едва мог хранить равнодушный вид, продолжал, повысив голос и с неожиданной теплотой:

– Молодой человек, которого выхаживали в монастыре Бон Секур, это был он. Он не умер, он исчез. Как раз в ту ночь, в средопостную, на улице Нотр-Дам-де-Шан, нашли мертвеца. Это был не он, клянусь честью, я уверен, я ходил смотреть на труп; там была полиция, следствие; я очень рисковал, я убийца…

Он задрожал всем телом и замолк.

– Я сказал «убийца»? – пробормотал он,

и волосы зашевелились у него на голове. – Не верьте мне, мы были вооружены оба; это была дуэль… а я-то считал, что он… Я верил, верил, что он украл двадцать тысяч у Маргариты!

Ролан сказал – и это был итог целой бездны размышлений:

– Как же вы стали опекуном принцессы Эпстейн?

– Такой человек, как я, да? – вскричал граф, и живой ум сверкнул в его глазах. – Такой девушки, как она? Невероятно! Но так хотела Маргарита, а еще не было случая, чтобы вышло не по ее.

– А кто такая эта Маргарита? – спросил Ролан, и волосы его взмокли от пота.

Граф не ответил. Неясный ужас отразился в его глазах.

– Отвечайте ж! – приказал молодой человек. – Я спросил вас, кто такая эта Маргарита?

И добавил, понизив голос:

– Я имею право знать!

Граф снова зашептал:

– Готов отдать все, что имею, и всю до капли свою кровь в придачу, только бы увидеть его живым! На чем я остановился? Человек, найденный на улице Нотр-Дам-де-Шан был убит выстрелом из пистолета в упор. Когда мне его показали, он был еще в карнавальном наряде, в костюме Буридана, плохо подогнанном, похоже, его обрядили уже мертвым. Так сказал следователь, который туда пришел. Меня-то этот костюм Буридана поначалу навел на размышления… Вам не случалось наряжаться в костюм Буридана, ну хоть раз-другой, Господин Сердце?

Его взгляд с каким-то особым лукавством вопрошал Ролана.

– Никогда! – решительно отрезал тот.

– Никогда! – эхом повторил граф. – Вы не желаете исцелить совесть злосчастного человека! Если б я увидел его в живых, мне кажется, с моего сердца спал бы этот камень, который вот-вот раздавит меня. Но ведь это все же был поединок! У него тоже был в руках кинжал, как у меня; мы оба были в костюмах Буридана… Вы не припомните, Господин Сердце, сколько ж было в тот год Буриданов?

Странное дело: при этих словах он сложил руки в отчаянной мольбе.

Ролан перевел взгляд на девушек.

– Мы им не нужны, – поспешил сказать граф. – Вы только дослушайте! Полиция и власти решили, что убитый – тот самый сбежавший из монастыря Бон Секур, хотя улизнул он в одежде женщины, его собственной сиделки. Его могли переодеть в костюм Буридана уже после того, как убили. Даже скорей всего так и было… С другой стороны, пистолетный выстрел искалечил его лицо до неузнаваемости… Он был неузнаваем для кого угодно, кроме меня. Я-то хорошо видел, что это не тот! Буридан с бульвара Монпарнас не погиб, понимаете ли, ведь никто так никогда и не нашел его трупа! Нет-нет! Он не умер, и, значит, я не убийца!

Ролан холодно промолвил:

– Вы мне так и не сказали, кто эта Маргарита?

– А вы-то сами сказали: «Я имею право знать!» Так вот, я вам отвечу. Да, вы имели бы право знать, будь вы и вправду тем, кого я ищу; если же вы не тот, кого я ищу, – то не имеете… И я вам не скажу!

Последние слова, при всей кажущейся твердости, были сказаны кротким тоном.

– Принцесса Эпстейн, –

отвечал Ролан совсем тихо, взяв его за руку и сильно ее сжав, – находится в большой опасности: вы сами сказали. Я люблю принцессу Ниту Эпстейн, сударь.

– А кто вы такой, чтобы любить принцессу Ниту Эпстейн? – вскричал граф с громким хохотом, в котором угадывался помраченный рассудок.

Девушки разом обернулись на этот шум.

Не успел Ролан открыть рот для ответа, хохот графа перешел в глухой клекот. Он пошатнулся и жестом попросил сесть.

– Господин Сердце, – сказал он голосом столь изменившимся, что Ролану стало жаль его, – перед вами несчастнейший человек. У меня благие намерения. Бог свидетель: если я еще держусь за жизнь, то это ради того, чтобы сделать доброе дело. Когда б Маргарита увидела вас, она узнала б вас, как узнал я, ибо знавала вас куда лучше моего. Маргарита – графиня дю Бреу де Клар, она моя жена! Ваши двадцать тысяч франков в ее руках принесли большой доход. Мы очень богаты.

На сей раз, как ни странно, Ролан ничего не возразил на эти «ваши» двадцать тысяч франков. Он думал.

Может, он уже давно узнал Маргариту в знатной и гордой женщине, занявшей место матери при той, которую любил?

Маргарита Садула!

Граф ждал. Лицо его просветлело. Более не требуя определенных признаний, он продолжал:

– Господин Сердце, поймите меня правильно. Сейчас я болен, очень болен. Может, завтра я умру. Бывают часы, когда я немощней ребенка, я навсегда лишился той буйной силы, что в прежние, годы бросала меня очертя голову крушить любое препятствие. Я ненавижу Маргариту и люблю ее. Она убьет меня. Моя подопечная, принцесса Эпстейн, родилась в золотой люльке. Она никогда не знала иного воздуха, кроме воздуха дворцовых покоев; сам воздух в ее груди – и тот целое состояние. И вот представьте, принцесса Эпстейн разорена.

– Разорена! – повторил Ролан.

– Это вас останавливает? – неприязненно спросил граф.

– Нет, – просто отвечал Ролан, – но в этом ответ на вопрос, который вы мне давеча задали: «Кто вы такой, чтобы любить принцессу Эпстейн?»

Граф покачал головой и прошептал:

– Нет, вопрос остается полностью в силе, Господин Сердце! Любить принцессу Эпстейн, чтобы низвести ее до уровня простой девицы на выданье? Я ее страж. Я желаю видеть ее богатой и великой. Тот, кто спасет ее, сделается герцогом де Клар, если я буду жив и сочту его достойным. Поймите: спасти принцессу вовсе не значит отдать ее первому встречному, в дом средней руки, пусть бы даже она этого первого встречного полюбила. Спасти – значит сберечь для нее наследство ее рода. В те времена, когда еще водились настоящие дворяне, можно было сыскать немало горячих голов, готовых с радостью положить жизнь за такое дело.

Несколько мгновений Ролан напряженно размышлял.

– Я считаю себя настоящим дворянином, – сказал он, – хоть имя моего отца мне неведомо. Желал бы знать, не я ли тот первый встречный, которого она любит?

Граф отвечал:

– Взгляд юной девушки горит откровеннее языка. Я знаю лишь то, что прочел в глазах принцессы… вы готовы?

– Я люблю ее! – еле слышно промолвил Ролан.

– Не соблаговолите ли вы подать мне руку и сказать, что прощаете меня? – еще раз спросил граф в порыве обуревавших его чувств.